Мы с Тайгером пересекли парковку, мимо специального окошка в воротах – сюда просовывали подкидышей, приносимых в неприемные часы, – и вступили на территорию монастыря. Тайгер судорожно стиснул мою руку в своей.
– Все в порядке, – сказала я ему. – Никто не собирается тебя тут оставлять. Мы теперь собственность «Казама», так что все хорошо!
Мы миновали площадку, где в летнее время проходили уроки на свежем воздухе; помнится, отсюда мы любили наблюдать за дальнобойными снарядами, летевшими через границу: артиллерийская батарея короля Снодда, расположенная в огородах монастыря, посылала их через реку, на территорию маленького герцогства Бреконского. С недавних пор между Бреконом и Сноддом снова установился шаткий мир и пушки умолкли, тем не менее по дороге сюда мы миновали эскадру сухопутных кораблей. Чудовищные гусеничные машины, каждая – с шестиэтажный дом высотой, не пробуждали у меня никаких личных эмоций, но вот для Тайгера они значили очень много, хотя сам он этого и не знал. Матушка Зенобия как-то рассказала мне, что родители Тайгера были супружеской бригадой инженеров на одном из таких кораблей, пропавшем во время Четвертой Войны Троллей. С ними неминуемо погиб бы и Тайгер, но в преддверии боевых действий на кораблях ликвидировали все детские – каждый уголок использовался для размещения боеприпасов. Так и вышло, что Тайгер, когда его родители не вернулись из боя, оказался на ступенях приюта.
Матери и отцы были для найденышей животрепещущей темой, любые сведения могли очень больно ранить. Вот почему Тайгеру ничего не сказали. Размышления на тему «что же случилось, почему меня бросили» вообще были очень разрушительны для души. Поэтому мы инстинктивно предпочитали не углубляться в эти материи, предпочитая сперва как следует повзрослеть и духовно окрепнуть. К примеру, я давно могла бы отследить своих настоящих родителей. Для этого стоило лишь пристально покопаться в истории моего «Фольксвагена», на переднем сиденье которого меня когда-то нашли. Вроде как я уже была достаточно взрослой, чтобы во всем разобраться, но я намеренно этим не занималась. В жизни и без того было полным-полно сложностей, к чему новые наживать?
– Никак Дженнифер пожаловала? – сказала Матушка Зенобия, когда нас проводили к ней в кабинет. – Чую, чую, старым «Фольксвагеном» пахнет! О, этот запах горелого масла, высохшей грязи и шестивольтовой электрики…
– Так точно, мэм, это я.
– А кто это крадется у тебя за спиной? Слышу шаги, опасливые и одновременно нахальные, полные внутренней энергии, которую мудрено спрятать… Это ты, мастер Проунс?
– К вашим услугам, мэм, – отозвался Тайгер.
Матушка Зенобия была не только очень стара, но и совершенно слепа. И пребывала в таком состоянии, пожалуй, подольше, чем большинство населения планеты вообще жило на свете. В данный момент она сидела в кресле возле камина, сложив узловатые руки на набалдашнике тросточки. Лицо у нее было до того морщинистое, что за ней часто следовали потерявшиеся черепашки, – им казалось, что она из их племени. Она хлопнула в ладоши, и тотчас появилась послушница. Выслушала указания насчет какао и чая, вежливо поклонилась и ушла.
– Итак, – предложив нам сесть, сказала Матушка Зенобия, – вы ко мне заглянули просто из вежливости или по делу?
– И то, и другое, – ответила я. – Так что простите за дерзость, Матушка, но… не мог бы наш разговор быть строго конфиденциальным?
– Да заведутся у меня в ушах флунские жучки, Дженнифер, если я хоть полсловечка кому-нибудь сболтну. Что случилось?
– У нас леди Моугон в каменную статую обратилась…
Морщины Матушки Зенобии сложились в неторопливую улыбку.
– Глупенькая Дафне… На чем хоть она обломилась?
Я рассказала про магический аккумулятор Витков Диббла и вообще обо всем, что произошло.
– Непохоже это на Моугон, вот так глупо попасться привратнику, – выслушав мой рассказ, пробормотала Матушка Зенобия. – Хорошо, я-то тут при чем? Мои дни колдовства давно миновали…
И, словно в доказательство, показала нам руки. Они были скрючены старческим артритом, так что стратегические указательные пальцы, согнутые болезнью, успели стать почти бесполезными.
Я заговорила, как никогда тщательно подбирая слова. Мубин когда-то упоминал, что временное превращение в камень являлось как бы отсрочкой жизни, причем весьма эффективной.
– Я просто подумала, – начала я, – что баснословное долголетие колдунов не связано с тем, что они заклинаниями отодвигают прочь старость. Может, они просто кнопку «пауза» время от времени нажимают?
– А ты очень догадливая юная леди, – после некоторого молчания ответила Матушка Зенобия. – Да, я в самом деле по ночам превращаюсь в статую, ибо не хочу слишком скоро оказаться в холодных объятиях смерти… Как-то обидно отдавать сну целую треть жизни, – продолжала она. – Лично мне недостает лишь сновидений. Что ж, такую потерю вполне можно пережить… Кроме того, последние семьдесят шесть лет я ухожу в камень и на зимние месяцы. Когда мне останется жить последние две недели – а я это пойму, – я буду с вами всего по часу каждый календарный год. Глядишь, еще столетие протяну…
Она слегка поразмыслила и сказала:
– Правда, самообращение в камень имеет и отрицательные последствия. Становиться на ночь статуей из известняка – еще куда ни шло, но утром, после пробуждения, в тонких капиллярах сетчатки глаз оседает толика кальцита…
Мы с Тайгером переглянулись. Удивительное долголетие Матушки Зенобии перестало быть тайной.
– Надеюсь, вы никому не скажете? – добавила она. – Это, знаете ли, строго запрещено. «Кодекс Магикалис» объявляет такие действия «надругательством над ремеслом мага»…
– Мы надежно сохраним ваш секрет, – заверила я ее. – Значит, вот почему Великий Замбини выглядит всего на семьдесят, хотя на деле ему уже сто двенадцать?
– Именно так, – ответила Матушка Зенобия. Послушница принесла нам какао и чай, вежливо поклонилась и опять вышла, и старая монахиня продолжала: – Он, правда, умел делать это лучше меня. Он превращается в песчаник и не имеет тех проблем, которые доставляет мне известняк. А высший пилотаж – превращаться в гранит. Тут побочных эффектов нет вообще никаких.
– Могучий Шандар!.. – вырвалось у меня. Я вдруг сообразила, что он тоже, вероятно, периодически самообращается в камень. – Так вот, значит, как он почти пять веков прожил…
– Угадала, – сказала Матушка Зенобия. – Поговаривают, что династия его потомственных агентов имеет указания будить его только для особо важной работы. Еще ходят слухи, что Могучий Шандар расстается с обликом черного гранитного изваяния не менее чем за восемь телег золота в день. И я слышала, что после тысяча семьсот восемьдесят третьего года, когда Шандар закончил туннель под Каналом,
[24] он прожил в общей сложности не более минуты…
