– Чай будешь?
Борисовская открыла рот, закрыла, засопела, потом махнула рукой:
– А давай! Черт с вами, мужиками. Хоть чаем напоишь!
– С паршивой овцы хоть шерсти клок? – улыбнулся Арсений.
– Во-во.
Вспоминая сейчас тот разговор, Гаранин невольно провел пальцем по изгибу черного алебастра и, кажется, понял наконец, о чем тогда бурчала Ларка и что вменяла ему в вину. Это ведь почти то же самое, что повесить в кабинете фото себя, любимого, жмущего руку президенту. Чуть более завуалированно, чуть менее конъюнктурно, но все так же себялюбиво. Всего-то навсего статуэтка с барахолки – и какие глубокомысленные выводы…
– Доктор, вас там спрашивают, в холле, – бросила Валентина, пробегая мимо распахнутой двери кабинета.
За стеклянными дверями отделения, возле лифтов, прохаживалась броская женщина на немыслимой высоты каблуках. У Гаранина даже мелькнула мысль, не вывихнет ли она голеностоп с минуты на минуту: так неестественно были выгнуты ее стопы, закованные в алый лак туфель. Впрочем, передвигалась она на них со впечатляющим мастерством. Короткие рукава блузки открывали тонкие и рельефные загорелые руки. Спортзал и курорт.
– Арсений…
– …Сергеевич, – подсказал Гаранин.
– Сергеевич, – она улыбнулась, едва заметно прикусив губу. Ее лицо незамедлительно приобрело вид лукавый и донельзя соблазнительный. В эту секунду ее не портило даже то, что левый глаз немного косил в сторону. – Здравствуйте, я Вероника, дочь Владимира Баева. Он у вас лежит. В коме.
– Да-да, первый бокс. Чем могу?..
– Я прилетела, как только смогла. Брат позвонил. Просто я в Москве живу, сами понимаете…
Что должен был «сам понимать», Арсений точно не знал, так что предпочел не кивать попусту. Так или иначе с момента несчастного случая с Баевым-старшим прошло уже три с лишним недели. От Москвы можно было дойти пешком.
– Можно мне навестить? Папулю?
Гаранин понял, что медсестра не взяла на себя право впустить посетительницу, особенно после их недавней стычки. Хоть на том спасибо.
Злодеем он не был и родных пускал – чаще всего попрощаться, потому что реанимация – не проходной двор, здесь боролись за жизнь и врачи, и пациенты, а остальные только мешали. Для посещений же открыты двери других отделений, когда больных переводят туда. К Баеву-старшему до сего момента из родных никто не порывался, только однажды появилась тихая неприметная женщина с бархатными восточными глазами и аккуратной старомодной улиткой из темных с проседью волос. Представилась приходящей домработницей. Гаранин отказал: домработниц пускать не принято. И, пока она шла прочь, все хмурился и думал – а почему, собственно, не принято? Если она пришла проведать человека, стало быть, он ей небезразличен… Арсению пришлось нагнать ее уже на лестнице и в двух словах обрисовать состояние своего подопечного, чего он вообще-то делать не выносил. На то опять-таки были другие врачи и другие отделения. В реанимации прогнозов не делают.
А теперь вот явилась и дочь.
– Вероника Владимировна, ваш отец сейчас в коме. Ни на что не реагирует, и дышит за него ИВЛ. Вы должны это понимать. Он не слышит, не ощущает, не думает.
– Да, да, да, мне брат передал, – мелко закивала она. Поймать ее взгляд оказалось трудно, он постоянно сквозил чуть мимо, и про себя Гаранин решил, что это легкое косоглазие даже придает посетительнице некий шарм. Ее брат-бизнесмен, с которым Гаранин пообщался лишь раз, напротив, был обычным русским детиной, ничуть на нее не похожим. Конечно, тот не упустил возможности сказать сестре, что оплатил их отцу отдельную палату.
– А в остальном… Конечно, навестите.
Баева обворожительно улыбнулась:
– Спасибо, доктор!
Арсений провел ее в палату, приготовившись объяснить присутствие здесь второй пациентки, той, что без имени, но Вероника быстро процокала к кровати отца и присела на край, не обращая внимания на что-либо вокруг.
– Папуля!
Арсений предпочел выйти. Хотя и не удержался в последний миг от того, чтобы взглянуть на монитор возле Джейн Доу.
И уже в коридоре услышал, как резко всплеснулось и ходуном заходило все отделение. Заговорили, засуетились.
Единственный вопрос:
– Что?
– Авария на проспекте. Лобовое, маршрутка и легковушка. Два трупа, остальных к нам везут, – отрапортовала на бегу Ромашка.
– Сколько?
– Четверо! – выкрикнула она на пороге отделения. – Один – ребенок. Пять минут!
Народу на всех может не хватить, прикинул Арсений. Одна бригада в родильном на кесареве, две на плановых в онкологии, одна на стентировании в кардиологии… И, раздав отрывистые приказы, он помчался вниз встречать первую «Скорую».
Инструментарий готовили впопыхах. Когда мозг занят тысячей дел, во врачебной голове они не перебивают друг друга, сваливаясь в куча-мала, а выстраиваются в список. И по мере исполнения список просто ползет вниз, будто рейсы на табло прилетов, только очень быстро: верхняя строка смещается, и на смену ей тут же приходит следующая. Иногда Гаранину казалось, что вся операционная команда: хирурги, анестезисты, анестезиологи, операционные сестры – лишь тени, некая интерактивная система. Даже вместо восьмибитной озвучки – вполне подходящий писк и сигналы датчиков. Но он никогда не обсуждал этого с кем-либо из коллег. Это ощущение непременно пропадало, стоило только операции завершиться, и даже воспоминания о нем как-то очень быстро улетучивались.
Ему достался ребенок, самый тяжелый из всех участников аварии. Мальчик лет десяти, лежа на каталке, постоянно издавал звук, средний между бесконечным всхлипом и змеиным шипением. Дыхание слева не прослушивалось, повсюду пузырилась кровь.
Рентген.
– Травма грудной клетки. Возможно, пневмоторакс. Давление ни к черту.
Перелили литр крови, только потом повезли в операционную.
Дальше все пошло как надо. Катетеры, растворы, брызги йодоната, хлюпанье отсосов, задумчивые перфузоры, перемигивание диодов на аппаратуре… В голове было звонко и чисто – как всегда, когда обретаешь контроль над ситуацией.
Пожилая анестезистка Зоя приподняла худенькую руку мальчишки и чуть повернула на свет.
– У него тут рыболовный крючок в ладони. Глубоко.
– Не смертельно. Сейчас подлатаем, – отозвался хирург Вадим. – Рыболовный, говоришь? Мальчик же из автодорожки…
– На рыбалку, видать, ехали. Или возвращались.
– Да, повезло кому-то с пацаном. С сыном на рыбалку – красота. Мой от приставки носа не поднимает.
– Та же история. Что за народ пошел… – ответила вполголоса Зоя. – Не проходило и дня, чтобы она не сокрушалась о нравах нынешней молодежи в общем и своего внука в частности.
