Как только полог шатра скрыл фигуру уходящего шведского рыцаря, Александр махнул рукой своему оруженосцу, подзывая его поближе.
– Пелгуй, ты всё слышал, да опусти свой самострел, тут никого нет.
– Может, и нет, но так спокойнее.
Юноша вышел из-за шторки и приблизился к князю.
– Ты вроде из этих мест, и моё поручение выполнить не станет труда. Сбыслав расскажет тебе, где найти Пахома Ильича. Передай своему названому отцу, что мы атакуем, как и было оговорено. – Александр снял один из самых скромных перстней со своего пальца и вложил в ладонь ижорцу.
– Передам, только как обратно-то? – Мальчик немного смутился.
– В Новгороде встретимся, оттуда направимся в Торопец, поспеши. – Князь развернулся и пошёл обратно к сундуку, где лежала карта устья Ижоры.
Уроки ориентирования, полученные под Смоленском, не прошли для юноши даром. Правда, один раз пришлось влезать на дерево, но в остальном, как и предполагал князь, исполнить приказ особого труда не составило. Почти затемно, двигаясь вдоль реки, по известным приметам Пелгуй отыскал замаскированный лагерь, где его чуть не подстрелил Семён, чудом распознав в гонце бывшего зуйка.
– Дяденька Семён, а я вас и не увидел. – Ижорец так обрадовался, что, соскочив с лошади, бросился обниматься с дозорным.
– Полно тебе, зуёк, какими судьбами? – Семён по-отцовски похлопал отрока по плечу. – Заматерел, настоящий воин.
– На три вершка подрос, – Пелгуй чуть-чуть привстал на цыпочки, – во. Хорошо, что кольчуга на вырост.
– Да не, больше. Ты мне по грудь был, а теперь по выю почти. Молодец и за доспехом, гляжу, присматриваешь.
– Присматриваю, один раз деды так научили, что… Мне ж к Пахому Ильичу надобно, да коня обтереть и пристроить, чуть не заплутал, ища вас. – Ижорец погладил по шее скакуна, полез свободной рукой в сумку, пошарил там, извлёк надкусанную морковку и скормил остатки корнеплода лошадке.
* * *
За две версты от поляны, где русская рать остановилась на короткий, но столь необходимый перед боем отдых, у кромки леса вовсю хозяйничали свеи. Одна группа под руководством розовощёкого монаха, который для солидности таскал с собой пергамент с планом будущего острога, вбивала колышки в землю. Другая, более многочисленная, начала копать ямки под брёвна. В это же время Грот пытался построить ещё одну группу паломников, вооружённых плетёными крошнями за спиной и больше заинтересованных, как бы что украсть, чем выполнять команды.
– Ублюдки! Не дай бог, кто-нибудь из вас попытается прихватить хоть горсть зерна. Лично вспорю живот и спущу кишки в реку, – кричал Грот стаду фуражиров, размахивая плетью.
– Гавкай, гавкай, нам бы только до скотницы добраться, а там посмотрим, чей ножик острее, – ворчал кто-то из толпы.
Ведь если не вдаваться в подробности, то паломниками они были лишь из прихоти епископа Томаса. Те, кого должны были ссылать на каменоломни и рудники, либо как позже, гребцами на галеры, по велению наместника бога превратились в воинов Христовых. Но одной прихоти явно маловато. Дабы из преступников и попрошаек склепать пслушных работников, даже децимаций не достаточно. Фактически готовая в любой момент пуститься в бега людская масса двинулась вдоль реки. Возглавлял шествие отряд из двенадцати воинов-надсмотрщиков под командованием Хальвдана. Бывший разбойник до посинения торговался с Гротом и выбил из него по одному эре
[8] на двоих, в случае удачного завершения операции, и по две, если будет бой. Деньги не малые, но благодаря подмоченной карме мероприятия другие отряды запросили вдвое больше. И если бы не жадность свея и чуточку лучшая организованность, то всё бы могло закончиться иначе. Грот был уверен на все сто процентов, что охрана давно разбежалась. Шум от лагеря стоял жуткий, и наверняка какой-нибудь любопытный решит проверить, что ж там происходит, а обозрев тысячу воинов – пустится наутёк. Именно это обстоятельство заставляло торопиться, так как беглецы с каждым часом имели больше возможностей эвакуировать продовольственные запасы или, не дай бог, их сжечь. Вскоре отряд дошёл до места, где произошло кораблекрушение. На берегу лежало несколько трупов, стая ворон вспорхнула, прокричала что-то обидное и, немного покружась, уселась на ветки деревьев. За поворотом, насколько Грот помнил, была небольшая отмель, которая вела в глубь леса к полянке. Там он чуть не подружился со стрелой.
– Почти пришли… – Он пропусил вперёд нанятых охранников. – Хальвдан, смотри по сторонам, не хватало ещё стрелу схлопотать. Новгородские стрелки белке в глаз бьют за сто шагов.
Не зря в народе говорят о недопустимости высказывания вслух плохих пророчеств. Вероятность ощутить их наяву весьма высока. То ли негативные мысли скорее материализуются, то ли ещё что-то, но примета такая есть. Через семьдесят шагов показалась небольшая полянка с остывшими кострищами, а ближе к лесу стоял огромный навес, забитый мешками и плетёными корзинами. Навскидку и десяти кнорров не хватило бы, дабы перевести всё добро одновременно. И как насмешка над жаждущими, огромная бочка с вонючей бражкой. Понятно, дабы не пропало подпорченное зерно, оно пошло в переработку. Толпа нищих ринулась вперёд, расталкивая, друг дружку.
– Стоять! – только и успел прокричать Хальвдан.
Земля перед навесом провалилась, десятки людей рухнули в яму, напарываясь на острые колья. Задние подталкивали передних, внося ещё большую сумятицу. Вслед за этим позади рухнуло дерево, за ним ещё одно, перекрывая выход с «поляны смерти». Пятнадцать арбалетных болтов и несколько пуль сразили наёмников одновременно. Хальвдану как раз прямо в глаз. Падая, он зацепил щитом своего нанимателя, тем самым спасая ему жизнь.
– А-а-а! Не хочу! – Грот упал на попу и стал сучить ногами, пытаясь отползти назад, к поваленным деревьям.
– Хочешь жить – замри! – раздался голос из леса.
«Жить, жить», – стучало молоточками в голове Грота, и он вскочил, петляя как заяц, бросился наутёк, за ним побежали оставшиеся в живых паломники. В их спины полетели стрелы. Свей споткнулся, зашиб колено, но нашёл в себе силы, снова поднялся и побежал. Впереди мчался обезумевший человек в рубище. Огибая на ходу словно специально поваленные крест-накрест берёзы, он как лось прокладывал сквозь молодую поросль деревьев дорогу. Вдруг паломник упал, причём как-то странно, словно что-то ударило его по ногам, и Грот спустя мгновенье понял почему. Между стволов дрожала тонкая верёвка зелёного цвета. Она была не одна. Чуть левее, где пространство между деревьями позволяло проехать и волокуше, на высоте ладони был натянут ещё один трос – и так по всему периметру поляны. Незамысловатая препона и остановила наиболее прытких паломников. Когда после падения голова стала соображать, за спиной Грота прозвучал тихий юношеский голос:
– Тебе же сказали не шевелиться, – и на шею наступила чья-то нога.
Наверняка кто-то сумел преодолеть защитные препятствия и избежал стрелы в спину, но гоняться за парой-тройкой беглецов никто не собирался. Пойманных фуражиров собрали возле ямы, куда скидывали за малейшее непослушание. Единственный шанс выбраться оттуда, заключался в добросовестном труде, а именно освобождении от любой одежды и амуниции погибших. Двадцать девять человек, в основном выходцы племени сумь, во главе со своим командиром попали в плен. Их раздели догола и затолкали в землянку, вырытую невдалеке от ложного склада. Дверь подпёрли бревном, бросив предварительно узникам остатки пшеницы (из которой делали брагу), вываленные в корыто, да бочонок с водой. Вот и весь хлеб, который им достался. И вскоре произошло одно весьма занимательное событие. Пока заталкивали наиболее ретивых, решивших выразить несогласие, я подошёл к груде сваленных в кучу трофеев.
