Бамм… – Булатная сталь русского меча выдержала, получила зазубрину, но разломила немецкий клинок.
Ральф остался безоружным. Правая рука гудела и как будто отсохла. Впервые за свою долгую жизнь наёмника он столкнулся с подобным блоком. Его поющий клинок из золингена превратился в обрубок. Щенок переиграл его. Как же так? У Людвига была возможность отпрыгнуть назад, и тогда бы Ральф с разворота нанёс удар по ногам, ну а потом можно и поиздеваться над заносчивым молокососом, который будет упрашивать его сохранить жизнь. Пусть безногим калекой, но всё же жизнь. Мысли пропали. Разум кричал только одно – назад, подобрать любое оружие и снова в бой. Под ногами валялся клевец убитого новгородца. Ральф отпрыгнул как кошка, нагнулся, на мгновение потеряв противника из вида, и вдруг забыл, как дышать.
Бренко пнул наёмника сапогом в живот, отбросив того на спину. Бил с радостью, как заправский футболист, заколачивая победный гол в пустые ворота. Новгородцы воодушевились: ещё минуту назад противник побеждал, но их воевода ловко расправился с предводителем немцев, разрубив его меч. Иногда одно эффектное действие стоит хорошо продуманного плана. Всё стало получаться. Как на тренировках, простой приём, когда два бойца наносят одновременно удар по одному, а третий прикрывает, новгородцы стали принимать играючи. Вот один пришелец рухнул, через секунду топор проломил грудь второму, с предсмертным криком упал третий. Наёмники дрогнули, стали пятиться назад, сбиваясь в кучу. Валявшийся на земле Ральф не подавал признаков жизни, и чёткая слаженность куда-то исчезла. Строй новгородцев перешагнул через тело, и кто-то нанёс удар милосердия.
«Проклятые свеи. Почему они медлят?» – Ощепок пристально смотрел на берег и обернулся на шум из леса. Он даже испугаться не успел. Прямо на него бежали восемь человек, таща одного под руки. Всего восемь, а через минуту показались новгородские ушкуйники – два десятка. Что-то не просто пошло не так, это разгром.
Свейский купец Удо четверть века вёл торговлю со славянами. Бывало, грабили его шнеки новгородцы, не брезговал и сам морским разбоем, да только в последние годы всё чаще обходилось миром. Более того, даже вместе ходили к булгарам. Три дочки удачно выданы замуж, два сына сами ведут торговлю, Миленко, младшенький, вообще с ним. Есть, кому передать дело. Если б не печать Эрика Эрикссона, в жизнь бы не пошёл к этому острову. Ощепок пригрозил предать дело огласке, а случаев отказа королевскому шпиону на память купцу не приходило. Как ни крути, это серьёзно, могут не просто жизни лишить, хотя, что может быть страшнее, а объявить вне закона всю семью. Тогда погибель для всех. Понятно, что требование представителя короля должно быть соизмеримо с возможностями. Исходя из этого, договор по поводу доставки наёмников он выполнил, остальное не его дело. Команда, конечно, горит желанием подзаработать на чужом горе, вон, руки к рундукам так и тянутся, но интуиция подсказывала держать нейтралитет. Как в тот день, сорок лет назад, когда Олаф полез под корни старого орешника, где по преданиям лежал спрятанный клад викинга Гуднора. Ничто не мешало достать сокровища самостоятельно, но что-то внутри заставило остановиться, и он предоставил право на славу своему товарищу. Да уж, опухший от укуса гадюки подельник умер в тот же день, а Удо, прозванным впоследствии «удачливый», стал богат. Пока Ощепок думал о медлительности, купец громко произнёс:
– Никто не сойдёт на берег без моей команды! Пока мы не ступили на землю Новгорода с оружием в руках – мы торговые гости и находимся под защитой Закона.
Кнорр с Удо стоял промеж двух лодок, посему хриплый голос хозяина услышали все.
– Отец, – Миленко сгорал от нетерпения, это был его первый поход, и юноше хотелось проявить себя, – но там богатая добыча. Дозволь хотя бы десятку пойти туда.
– Я дожил до седых волос, – Удо провёл рукой по своей бороде, – потому что семь раз подумаю, прежде чем что-то сделать. Посмотри налево, где одинокое дерево, видишь, новгородцы уже строят башню. Мне не хочется, чтобы на будущий год, когда ты поведёшь мои шнеки в Ладогу, тебя повесили вон на той осине.
– Ты как всегда прав, отец. Пусть воины разбираются между собой. Ратная удача кратковременна, торговля – вечна. – Миленко поклонился и пошёл прятать топор в свой рундук.
Ощепок выскочил на берег, чуть в стороне от кнорров, и припустил со всех ног, в надежде, что свеи подсобят. Полсотни на трёх судах – это сила. Ещё не всё потеряно.
– Удо! Выводи людей! Охраны осталось всего ничего. Давай! Давай! Додавим.
Ощепок попытался залезть на корабль, но был скинут купцом в воду. Из леса уже стали показываться бегущие наёмники, практически без оружия, всего пять кнехтов, из четырёх десятков высаженных, и это не ускользнуло от острого взгляда Удо.
– Это не наше дело. Свою службу я исполнил, все тому свидетели. Проваливай! Ингер, стреляй в каждого, кто попытается влезть на мои кнорры. Отчаливаем.
– Будь ты проклят! Христос покарает тебя! – Ощепок изошёл проклятиями.
– Нашёл чем пугать. Прибереги слова для них. – Купец показал пальцем на лес, из которого стали выходить ушкуйники. Наёмники сбились в кучку, и лишь строгановский пёс остался один.
– Оружие на землю и на колени! Ты, мразь! Нож из сапога, живо! – крикнул Бренко наёмникам.
Свистнула стрела и, расставшись с кинжалом, наёмник схватился за руку. Кнехты подчинились приказу. Спасения не было. Позади вода и смерть, впереди руссы и возможная жизнь. Ноги Ощепка подогнулись, по щекам побежали слёзы, и правая рука боярина Строгана отмерла. К острову, со стороны, где при Николае II прорыли Кошкинский фарватер, неслась ладья Пахома Ильича. Серый корпус и пурпурный парус был в трехстах саженях
[16], надежда притвориться одним из наёмников таяла пропорционально приближающемуся судну.
– Эй, на кноррах! – Ильич кричал в самодельный рупор. – Табань! А то…
– А то что? – ответил Удо, сложив руки ракушкой у губ.
Визуально волноваться было не о чем. Соотношение выходило один к трём, и купцу даже стало любопытно. Отчего не переброситься парой слов, но разговора не состоялось. Струя пламени вылетела с носа новгородской ладьи, как раз по курсу движения судна, на котором находился Удо. Новгородец произвёл впечатление. О греческом огне свей был наслышан, в действии никогда не видел, однако последствия представил во всех мыслимых красках.
– Табань! Я торговый гость Удо из Бирки, – прокричал купец и совсем тихо выругался: – Ингер, опусти на хрен лук.
Ладья Ильича с выставленными по бортам щитами остановилась в десяти саженях от свеев.
– Ку… боярин Пахом Ильич. Этот остров мой.
Удо напряг память, пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах он уже слышал это имя, и чуть не хлопнул себя по лбу. Хлёд, елки зелёные. Он тогда отругал сына, когда узнал, что тот помогал в контрабанде новгородцу, а оно вон, каким боком вышло.
