Рассвет разгонял ночное небо, освещая янтарным светом заснеженное поле перед замком. Караульный на воротах затушил в снегу затухающий факел и собирался идти отоспаться после ночной смены, как что-то остановило его. Почти вечность, проведённая в постоянных стычках в Палестине, три года непрекращающейся войны с пруссами создали второго Воинота, который жил в голове своего носителя и всегда предупреждал о грозящей опасности. Второе Я буквально кричало: «Обернись!»
Немец замер, обратив все свои чувства в слух. Ничего подозрительного, только слабый шелест стяга с чёрным крестом, укреплённого над воротами.
«Старею, – сказал про себя Воинот, – пора отправляться домой, доживать свой век в тихой родной деревушке. Гроба Господнего здесь нет и никогда не было».
Ветеран уже было направился к лесенке, как внезапно замер и, резко развернувшись, присел, ткнув перед собой копьём наугад. Верёвка со свинцовым шариком, совершив полукруг, поймала лишь пустоту. Молодой лазутчик Бата Сухэ промахнулся, не успев выпустить из руки бесполезную удавку, свалился на мостики, орошая их собственной кровью, бьющей фонтаном из пробитого острой рогатиной горла.
– Тревога! – закричал Воинот, бросившись под крышу навеса ворот, и ударил в било. В воздухе запели стрелы.
Дежурные кнехты выбегали из караульной, на ходу поправляя амуницию. Спали одетыми, но ремешки ослабляли, теперь же тот, кто останавливался, дабы подтянуть слетавшие доспехи, создавал толкучку. Длилось это несколько секунд, а на войне это может стоить жизни. Два десятка стрел упали на головы бегущих. Раздались крики, несколько человек, не успевших надеть шлемы, свалились замертво.
– К стене! Быстрее к стене, тупицы, – прохрипел Воинот, стараясь подсказать наёмникам, пока новая волна летящей смерти не обрушилась с неба.
Идея захватить замок втихаря и преподнести в качестве подарка своему князю пришла в голову Бата Сухэ перед самым сном. Отец как-то рассказывал, что во время набега в страну, откуда привозят драгоценный шёлк, он сумел с одним десятком нукеров на рассвете захватить маленькую крепость. Тогда он с помощью ножей взобрался на стену и перебил охрану на воротах, после чего остальные воины смогли занять её почти без потерь. За этот подвиг Шоно получил в подарок табун кобылиц, а вскоре уже командовал тысячей. Вот и решил закрепить успех предка Бата Сухэ, проявил преступную инициативу. Пока новгородцы спали, трое кочевников сумели незаметно прокрасться к воротам и затаиться под настилом мостика. Когда проходила пересменка стражников, они прильнули к деревянной стене. Перед самым рассветом самый крепкий из них присел на корточки, а второй забрался на его плечи. Выждав удобный момент, ловкач перебрался через стену и попытался задушить охранника. Попытка закончилась неудачей, и теперь двое оставшихся в живых сыновей степи бежали к лагерю руссов под прикрытием дождя из стрел.
Однако не всё было так плохо. Прятавшись под мостом, степняки сумели каким-то образом в темноте разглядеть подрубленные стойки. Только за это можно было простить самовольство Бата Сухэ. Иначе при штурме огнемётный танк был бы угроблен. Этими новостями поделился со мной Пахом Ильич, вернувшись с военного совета от Александра.
– Крепостицу без потерь не взять. Слишком удачно черти поставили её. Может, всё же попробуешь огнём? – Ильич почесал бороду, ожидая моего согласия.
– А что князь? Он сюда воевать пришёл али смотреть, как мы за него всё сделаем?
– Да как сказать, Яков идти на штурм не захотел. Конница у них, видите ли. Сказал, пусть новгородцы ворота разобьют да атаку ложную на противоположной стороне устроят, а они уж всё остальное доделают.
– Атаку говоришь. Да пока новгородцы подбегут к замёрзшей речке, спустятся на лёд, потом поднимутся на вал, поставят лестницу, их три раза успеют убить. А если останутся целы, то сражаться с профессиональными воинами на стенах не смогут. Это же ежу понятно. Как такое Яков мог предложить? – возмутился я.
– Мне-то душу не трави. Гаврила Алексич до сих пор спорит, только без толку всё это. Штурм на завтра, после полудня, степняки помогут стрелами, так как насчёт огня?
– Придумаем что-нибудь. Немцу сдаться предложим, иначе… без крови никак.
Снорька оседлал своего коня, подхватил копьё с белой тряпкой в одну руку, во вторую большой бутерброд и направился к воротам замка. За ним последовали Парамон с внуком, держась чуть позади. Троица миновала караульный костёр и полукруг из составленных вплотную, друг к дружке саней, являвшихся оградой лагеря, оставляя за спиной акрабалисту, снаряд из которой остудил бы любого рыцаря. Перед мостом всадники остановились.
«В рог погудеть, что ли? Так инструмента нужного нету», – подумал Снорри и просто крикнул в сторону замка:
– Эй, есть кто живой? Послание для воеводы!
Перекинув через ворота тубус с грамотой, троица осталась ждать ответа. Свей ел бутерброд, а Парамон с внуком грызли орехи, прихваченные в Гостилицах. За жующими новгородцами наблюдали стражники, подслушивая, как еле разбирая буквы, Ульрих читает вслух ультиматум. Помимо сдачи замка предлагалось заплатить, за каждого желающего отбыть домой кнехта выкуп.
– Воинот, где тело лазутчика, что с утра пролезть пытался? – Ульрих скрутил грамоту, пытаясь засунуть её в футляр, но получалось плохо.
– Возле часовни, у поленницы, – ответил стоявший рядом воин.
Рыцарь хотел было спуститься по лесенке вниз, как что-то передёрнуло его, Ульрих ещё раз посмотрел на новгородских парламентёров. В голове всплыли недавние события под Орешком, когда он сам пытался сообщить условия капитуляции. И снова наглый, жрущий какое-то лакомство русский сверкал золотой бляхой на солнце. Это не совпадение, это точно он. «Значит, приезжай завтра… ну-ну».
– Подвесь труп перед воротами, это и будет ответ дикарям.
Спустя пятнадцать минут из-под навеса ворот высунулось бревно с верёвкой, а вслед за этим вылетело тело. Повешенный кочевник раскачивался подобно маятнику под весёлый гогот ливонцев, почти задевая босыми ногами промёрзшую землю.
– Готовьте доски и трамплин, – распорядился Пахом Ильич, в бинокль наблюдая за ходом переговоров.
После этих слов обозники, подхватив топоры с клиньями, вооружившись двуручной пилой, отправились в лес. Было б дело где-нибудь в Дерпте али в Варшаве, то разобрали бы по брёвнышку близстоящие домишки. А так, в Копорье, вроде как у себя дома, безобразничать негоже, да и лес нужен сырой. Спиленную ёлку освобождали от лап, вбивали клинья по всей длине, и раскалывали на грубые доски, после чего, лошадки отвозили готовые изделия к противоположной воротам стене замка.
Новгородцы строили осадную башню. Когда каждый ополченец чуть-чуть плотник, то сколотить грубый сарайчик в два человеческих роста не представляется сложным. На четыре гладких бревна, исполняющих роль полозьев, устанавливается опорная рама. Расколотые пополам брёвна, сбитые крест-накрест, образуют ферму. Сверху – бревенчатая рама поменьше. В итоге получается вытянутая усечённая пирамида, наверху которой могут разместиться четыре человека. С трёх сторон башня обшивается досками, а если зимой её полить водой, то поджечь конструкцию невероятно сложно. С трамплином выходило ещё проще. Шесть толстых брёвен необходимо было подкатить к валу, зафиксировать, а поверх положить настил, по которому под более острым углом могла вползти сама башня.
