Утром с помятыми лицами мы стали растираться снегом. Это был единственный способ соблюдения гигиены во время пути. До ближайшего погоста, где можно было попариться в бане, было три перехода, но подхватить какую-нибудь вошь или блоху никто из нас не хотел. Так что растирались до красноты во всём теле.
– Лексей, где ты научился пить эту гадость? – спросил меня Снорри. – У меня горло дерёт до сих пор.
– В Западной Лице. А что?
– Это где такое место? Надо знать, дабы обходить его стороной.
– Далеко на север отсюда. Ночи там как день, северное сияние освещает горизонт сиренево-изумрудным светом, стылый ветер пронизывает до костей, а когда поёт вьюга, то нечем дышать из-за снежной крошки. Но это самое красивое место на всей земле. В тех местах я родился.
– Понятно. Нет ничего краше Родины. Я тоже мечтаю попасть домой, только не ждёт меня там никто.
Мы помолчали с минутку. Каждый подумал о чём-то своём, что было близко к сердцу.
– Трюггви сказал, что после Смоленска он будет наниматься на службу. Но если его будут заставлять поклоняться кресту, то служить не будет.
– И кто его на работу возьмёт? Времена давно изменились. Все князья христиане и не потерпят язычников.
– Ты возьмёшь. Тебе всё равно, какой веры придерживается человек. Я это давно заметил.
– И что ты ещё заметил? Говори, рядом с нами никого нет, в бою мы сражались вместе, какие могут быть секреты?
– Неправильный ты какой-то. Ничего тебя тут не держит. Ты на всё смотришь со стороны.
Наш разговор прервал Захар Пафнутьевич.
– Лексей, соль у вас есть? Мешок где-то потеряли, все санки перерыли – найти не можем.
– Сейчас, обожди. Найдём.
Натянув на себя тельняшку и накинув на плечи шубу, я отправился к нашим возкам. Берестяной короб с солью лежал вместе с продуктами на последних санках. Гаврила Алексич в это время делал заученные упражнения утренней гимнастики, разрабатывая левую руку. Поначалу к подобным действиям боярина относились с лёгкими усмешками, но узнав истинную причину и рассмотрев свежий рубец на могучем теле, смеяться перестали. Рана, полученная Алексичем, по тем временам была практически смертельна. И если человек выживал, то работать уже не мог, становясь иждивенцем пополняя ряды просящих милостыню на паперти церкви. Гаврюша закончил приседать с одновременным поднятием рук, покрутил туловищем из стороны в сторону и, взяв у Вятко меч, проделал несколько финтов, изображая бой с тенью. Фехтовать с пустым местом в то время могли только очень бесстрашные воины. Считалось, что боец бьётся с невидимым духом и ещё неизвестно, посчитает ли эфирное создание поединок оконченным. Дух мог выждать время и возобновить бой в самый неподходящий момент, когда бойцу будет угрожать опасность от острой стали вполне видимого противника.
– Как рука, Гаврила Алексич? – поинтересовался состоянием здоровья у боярина.
– Плохо. Но с каждым днём становится лучше. Что ж ты, Лексей, меня с собой не позвал, когда к данам в гости ходил? – с укором спросил Гаврюша.
– Помилуйте, Гаврила Алексич, за полночь уже было. Думал, спишь уже давно, будить не стал.
– Ага. Как же, песни орали, что проснулся я. Так что, в следующий раз не забывай друзей.
«Следующий раз будет в Смоленске. Я тебя таким напитком угощу, как звать себя – забудешь», – подумал про себя, но вслух сказал другое.
– Как можно? В Смоленске для дорогого друга подарок приготовлен. Какой? Секрет.
Пройдя мимо Гаврюшиного возка, оставив боярина ломать голову, что за подарок его ожидает, я приблизился к продуктовым саням. Соли в них не было. Лукошко присутствовало, а внутри пусто.
«Чертовщина какая-то, – пронеслось в голове, – ещё вчера тут лежал целый фунт, не меньше».
О факте пропажи соли в обозе я поведал Снорьке. Свей посмотрел на меня удивлёнными глазами и выдал то, от чего мне стало стыдно. Оказывается, после спирта я выдул бутыль вина, а потом рассказал, что из соли можно вырастить кристалл, а если добавить медный купорос, то он будет похож на сапфир. В связи с этим и был собран весь запас соли в обозе.
– Надеюсь, сделать ничего не успел?
– Не знаю. Я спать пошёл.
Соль вскоре вернули, а опыт пришлось пообещать закончить в более приемлемых для химических процессов условиях. То есть в крепости у камня. После этого случая мною был сделан вывод: пить спирт без вина или пива – не всегда деньги на ветер. Каким образом мне удалось разговаривать, не зная языка, и датчанам понимать сказанное мною, как ни напрягал память, – вспомнить не удалось. Видимо, действие алкоголя приводит выпивающих в одной компании людей к какому-то состоянию, когда языковой барьер исчезает и собутыльники изъясняются жестами, понимая друг друга по мимике лица, а зачастую просто говорят одни и те же вещи. Так что изучение языков при активном посредничестве Бахуса нужного эффекта не приносит.
Через двадцать пять суток мы были в Смоленске. Захар остановился в городе, а мы отправились дальше, к моему дому, проведя в столице одну ночь и треть дня. Трюггви согласился поступить на службу, условившись о встрече через неделю. За это время я планировал закончить дела с Гаврилой Алексичем, подготовить всё необходимое для Пахома Ильича и посетить госпиталь в Севастополе. Одно дело оказать первую помощь на поле боя и совсем другое, когда требуется консультация специалиста.
Ишая согласился помочь при операции, но выделить мог только два дня. Популярность у врача после событий в Долгомостье и возврата полноценной улыбки дочери аптекаря была бешеная. Он даже стал вести записи историй болезни, отмечать свои успехи и неудачи, анализировать их, составляя справочник для будущих поколений медиков. Доверить ассистировать другому лекарю я не мог. Бывший ученик Мойши и так обладал знаниями, коих иметь был не должен. Одно только использование в практике зубных протезов, сделанных Барухом, принесло юноше солидное состояние. Слава стала распространяться за пределами княжества, и к Ишае потекли больные. В основном это были весьма состоятельные люди и, что не удивительно, одного с врачом вероисповедания. И каково же было их удивление, когда по приезде в Смоленск они узнавали о существовании банка, в котором можно было получить кредит и оставить на хранение ценности. Евстафий провожал клиентов в подземное хранилище с кирпичными стенами и сводчатым потолком, показывал дверь, открываемую с помощью гидравлики, давал осмотреть ложные замки, над которыми поработали братья Гримм, а самым сомневающимся демонстрировал грамоту, якобы привезённую из Рима, в которой сообщалось об особом интересе Ватикана на предмет сохранения в целостности данного хранилища. Бумага была подписана кардиналом Синибальдо Фиески. Что рассказали и передали бывшие воры Якоб и Карл будущему понтифику, никто не знал, но подпись и печать были настоящие. Пытавшимся навести справки очень быстро доносили, что банк охраняется сотней рыцарей православного ордена Меркурий, смоленский епископ патронирует заведение, а князь в Евстафии души не чает. То есть возможность сохранить, а в случае чего показать зубы – банк имел, особенно примечателен был скандал, разгоревшийся в начале года.
