Не обошлось без проблем. Большинство нацистов уверяли, что были «Mussnazis», то есть вступили в партию по принуждению, а втайне придерживались противоположных взглядов.
[217] Как не уставали шутить победители, у Гитлера вовсе не было последователей. Если одни прокуроры старательно подходили к исполнению своей задачи, то другие запросто оправдывали нацистов на основании самых сомнительных доказательств. Выдаваемый ими «обеляющий» сертификат немцы вскоре стали иронично называть «Персилшайн»
[218] – в честь стирального порошка «Персил». Тем не менее изначально немцы одобряли проект денацификации: опрос 1946 года показал, что 57 % населения американской зоны оккупации выступают в его поддержку.
[219] Но вера в справедливость денацификации падала. Уже в 1949 году число сторонников сократилось до 17 %.
[220] Порой здания судов, автомобили и дома их сотрудников подвергались вандализму.
Позднее Клей признал, что и с анкетами, и с судами потерпел неудачу. «Просто я не представлял, что еще можно сделать»,
[221] – искренне заявил он. В обществе, которое слишком долго прожило под властью Гитлера, никто не знал рецепта успеха в процессе денацификации. Клей тем не менее утверждал, что при всех своих недостатках эта мера действительно позволила выявить многих нацистов и снять их с руководящих постов. «Немцам не удалось навести в своем доме полный порядок, но они хотя бы убрали основную грязь»,
[222] – метафорично выразился он.
Все державы-победительницы были готовы делать исключения, когда речь заходила, например, о ракетостроителях, которые в свете назревающего конфликта были в равной степени нужны и Америке, и Советскому Союзу. Британцы и французы тоже не раз отменяли первоначальные решения, приводившие к негативным последствиям. Так, например, в июне 1946 года на заводе «Фольксваген» уволили 179 работников, но, поскольку там выпускались в основном машины для английского рынка, 138 сотрудников вскоре восстановили в должности.
[223] Французы сперва уволили 75 % учителей, а перед началом нового учебного года в спешном порядке вернули их на работу.
[224]
Советские власти неоднократно обвиняли западные страны в сотрудничестве с бывшими нацистами и в том, что их часто оставляли на ключевых постах. К концу оккупации в 1949 году, когда Германия была разделена на две части, Кремль был склонен считать Западную Германию исключительно прибежищем нацистов. И хотя нет сомнений, что многим удалось избежать процесса денацификации и сохранить руководящие должности в новом демократическом государстве, но и советские показатели были далеки от идеала.
С 1949 года новые восточногерманские суды выносили обвинительные приговоры в истинно сталинском стиле и с головокружительной скоростью. За два с половиной месяца они рассмотрели 3224 дела бывших нацистских чиновников – в среднем по 20 минут на каждое.
[225] А последних немецких военнопленных, заключенных в советские тюрьмы, выпустили лишь в 1956 году!
Как и западные державы, советские власти столкнулись с непростым практическим вопросом: кем заполнить огромное количество освободившихся рабочих мест в их зоне оккупации, а затем в ГДР? И точно так же, как их противники на Западе, они были готовы идти на уступки, порой весьма радикальные, когда это служило их целям. Большинство бывших нацистов охотно вступили в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ) – партию коммунистов. Уже в 1946 году они составляли не менее 30 % от общей ее численности.
[226] Генерал Клей по этому поводу язвительно заметил, что члены Национал-социалистической партии, вступая в СЕПГ, просто зачеркивали слово «национал» в названии партии.
Немецкий историк Генри Лайде, изучивший архивы Восточной Германии, чтобы понять, как страна боролась с нацистским прошлым, считает, что в этих цифрах нет ничего странного. «Вместе с многими невинными людьми были освобождены и серьезные нацистские преступники, которые объявили, что якобы раскаиваются в своих преступлениях».
[227] В качестве «искупления грехов» они вступили в ряды коммунистической партии и начали строить карьеру в новом обществе – в сфере образования, медицины, политики, безопасности и так далее. Новых хозяев советской зоны оккупации скорее интересовали граждане, придерживающиеся антикоммунистических взглядов, – их считали куда более опасными противниками, нежели бывших нацистов.
* * *
В июне 1948 года Кремль начал блокаду Западного Берлина, перекрыв все дороги, железнодорожные пути и водные маршруты со стороны той части Германии, которая контролировалась западными властями. Он стремился поглотить этот западный анклав в самом центре советской территории, вытеснив оттуда англичан, американцев и французов. В ответ некогда союзные державы открыли воздушный мост, и непрерывный поток самолетов (было сделано свыше 270 тысяч рейсов) доставлял все необходимые грузы, в общей совокупности около 2 миллионов тонн, пока 12 мая 1949 года блокаду не сняли.
[228] Эта впечатляющая демонстрация решимости спасла Западный Берлин, но спровоцировала разделение Германии на две части. Так и началась холодная война.
Не случайно, что именно в 1948 году западные правительства начали явно терять интерес к преследованию военных преступников и стали смягчать уже вынесенные приговоры. Секретная телеграмма Управления по делам Содружества, разосланная по всему миру 13 июля 1948 года, давала конкретные рекомендации, каким образом «избавиться от прошлого как можно скорее». В ней содержался призыв закрыть все дела до 31 августа 1948 года и не открывать новые судебные процессы. «Особенно это касается предполагаемых военных преступников, не находящихся под стражей, которые в будущем могут оказаться в наших руках»,
[229] – заключал автор текста.
В Вашингтоне атмосфера тоже изменилась. Критики судебных процессов по военным преступлениям получили весомую фору, когда адвокаты многих осужденных стали оспаривать решения суда. Пересмотру подверглись приговоры, вынесенные солдатам СС, осужденным за бойню у Мальмеди, где погибли американские солдаты, поскольку появилась информация о применении обмана и угроз во время допросов. По делам Уильяма Денсона в Дахау подобных обвинений не поступало, но прокурор уже по возвращении в США обнаружил, что его документацию изучают заново, причем весьма пристально.
