Аарони, который, собственно, и рассказал о той встрече, со временем стал одним из самых ярых критиков Хареля. «Прискорбно, что Эйхмана выследил слепой и что “Моссад” проверял его наводку целых два года»,
[362] – сокрушался он позднее.
Харель сообщил о прорыве в деле Эйхмана премьер-министру Бен-Гуриону. Тот велел доставить Эйхмана в Израиль, если данные подтвердятся. Он верил, что судебный процесс будет «важным событием с точки зрения как истории, так и морали».
* * *
Харель поручил Аарони отправиться в Аргентину и проверить, проживает ли «Клемент» по указанному Германом адресу, а заодно окончательно установить его личность.
[363] Аарони считался «одним из лучших следователей Израиля»; он родился в Германии, в 1938 году бежал в Палестину, во время войны служил в британской армии и участвовал в допросах немецких военнопленных.
[364]
Но сначала он должен был закончить другое свое дело, и эти несколько месяцев задержки заставили Хареля буквально «сгорать от нетерпения».
[365] Впрочем, Аарони не тратил время зря, изучая пока досье на Эйхмана и отчеты встреч с Бауэром. Наконец 1 марта 1960 года он приземлился в Буэнос-Айресе с израильским дипломатическим паспортом на чужое имя в кармане. По легенде, он работал в бухгалтерии Министерства иностранных дел.
[366]
В сопровождении местного студента, который вызвался помочь, 3 марта Аарони выехал на арендованном автомобиле в Оливос. Вскоре студент подошел к нужному дому, якобы в поисках своих знакомых. Однако оказалось, что дом на две семьи по улице Чакобуко пуст, а внутри работают маляры. Если Эйхман и жил здесь прежде, он переехал.
[367]
Аарони разработал импровизированный план действий. Вспомнив, что у сына Эйхмана, Клауса, 3 марта был день рождения, он поручил одному местному мальчику, Хуану, отнести в пустующий дом подарок с открыткой. По легенде, доставить посылку от молодой красивой женщины его попросил друг, работающий посыльным в большом отеле Буэнос-Айреса; в случае разоблачения юноша был бы ни при чем.
Ожидаемо не застав никого в доме, Хуан обошел вокруг и увидел женщину и мужчину, занимающихся уборкой.
«Извините, пожалуйста, мистер Клемент живет тут?» – спросил он. Оба вспомнили это имя, а мужчина уточнил: «Немец, что ли?»
Чтобы избежать подозрений, Хуан сказал, что не имеет понятия. Мужчина добавил: «У него три больших сына и еще маленький?»
Хуан снова сослался, что ничего не знает, ему лишь поручили передать посылку. Мужчина охотно рассказал, что Клементы уехали две-три недели назад, вот только куда – неизвестно.
Новости были неутешительными. Если бы Аарони прибыл чуть раньше, то застал бы Эйхмана в доме. Впрочем, мужчина явно поверил истории Хуана и отвел его к одному из маляров, работавших в доме. Тот оказался более осведомлен и рассказал, что Клемент переехал в Сан-Фернандо, другой пригород Буэнос-Айреса. Точного адреса он не знал, но предложил уточнить у одного из сыновей Клемента, работавшего в авторемонтной мастерской неподалеку.
Молодой немец в форме механика, которого другие работники называли то ли Тито, то ли Дито, подтвердил, что он – один из сыновей Клемента. Как оказалось позднее, это был Дитер, третий сын Эйхмана. Тот заподозрил неладное и принялся расспрашивать Хуана о посылке и о том, кто ее послал. Когда мальчик рассказал заготовленную легенду, Дитер сообщить новый адрес отказался, сославшись на то, что в новом районе улицы якобы не имеют названий, а дома – номеров. Хуану ничего не оставалось, кроме как передать ему пакет для брата.
Аарони и его небольшая команда решили выследить Дитера после работы. В первый вечер его уход с работы остался незамеченным, но через несколько дней удалось выяснить, что Дитера подвозят на мотороллере до киоска в Сан-Фернандо. Всего в ста ярдах от него располагался небольшой новый дом на Гарибальди-стрит, куда, как выяснится позднее, и перебралась семья Эйхмана.
Аарони был уверен, что Клемент – это и есть Эйхман, но хотел получить дополнительное подтверждение. И снова отправил Хуана в автомастерскую. Там он наплел историю о том, что отправитель пакета якобы возмущен, что подарок так и не был доставлен адресату. Дитер настаивал, что отдал пакет лично в руки Клаусу, только имя было указано неправильно: «Клемент», хотя надо было «Эйхман». Хуан счел это плохой новостью и решил, что агенты ищут не того человека. Аарони не стал рассказывать ему правду, лишь похвалил за «фантастическую работу».
Затем Аарони побывал в Сан-Фернандо и под разными предлогами пообщался с соседями. Те подтвердили, что недавно в их район переехали немцы; а архитектор раздобыл для него документы на покупку дома по Гарибальди-стрит, оформленные на имя Вероники Катарины Либль де Эйхман. Сам Аарони 19 марта увидел во дворе «мужчину среднего сложения, около 50 лет, с высоким лбом и лысеющей головой, снимавшего белье с веревки».
[368]
Крайне взволнованный, он телеграфировал начальству, что «в доме Веры заметили мужчину, похожего на Эйхмана», и что у него нет никаких сомнений относительно его личности. Надо было скорее возвращаться в Израиль для подготовки операции захвата, но сперва Аарони решил раздобыть фотографию своей добычи.
Устроившись в фургоне крытого грузовика, он велел водителю остановиться возле киоска якобы затем, чтобы перекусить, а сам через отверстие в тенте сфотографировал дом и близлежащую местность. Добыть фотографию Эйхмана крупным планом он поручил своему помощнику, коренному испанцу. Тот под видом случайного прохожего завел с Эйхманом и его сыном непринужденный разговор, а сам скрытой камерой, спрятанной в портфеле, сделал несколько кадров.
9 апреля Аарони покинул Аргентину. На перелете «Париж – Тель-Авив» к нему присоединился Харель. «Ты уверен, что мы нашли именно того, кого искали?» – спросил он. Аарони показал ему фотографию и добавил: «У меня нет и тени сомнения».
* * *
Эйхман, судя по всему, абсолютно не беспокоился за свою судьбу. Это выдавал не только тот факт, что его жена использовала настоящее имя при оформлении документов на дом. Были и другие детали, обнаруженные Визенталем, которые подтверждали, что вдова повторно вышла замуж за своего же беглого мужа. Например, он нашел извещение о смерти мачехи Эйхмана, опубликованное в газете за подписью «Вера Эйхман» – по фамилии супруга. «Люди не лгут в таких уведомлениях»,
[369] – заметил он в своих мемуарах. Та же самая подпись стояла и на уведомлении о смерти отца Эйхмана в феврале 1960 года.
