Хотя собственные достижения Бауэр не выставлял напоказ, он не смог обойти вниманием ту шумиху в СМИ, которую поднял Визенталь. «Называет себя главным охотником, хотя сам его не ловил», – в частном порядке сказал о нем Бауэр другу.
[399]
Впрочем, особого негодования от того, что не он оказался в центре внимания, Бауэр не испытывал. В отличие от Иссера Хареля. Тот, как глава «Моссада», требовать признания не мог, однако его очень злило, что все заслуги приписывают другому. В 1975 году Харель наконец был свободен для выражения своего мнения и опубликовал книгу «Дом на улице Гарибальди»,
[400] где демонстративно опустил все упоминания о Визентале. Позднее, в так и не опубликованной рукописи «Симон Визенталь и похищение Эйхмана», он прямо написал, что тот не играл никакой роли в операции и «не мог примириться с правдой».
[401]
Бывший глава «Моссада» вовсе не отрицал, что «Визенталь годами выслеживал Эйхмана и всегда был готов помочь», но его крайне возмущало, что Визенталь воспользовался официальным молчанием Израиля по поводу операции. «Сперва он осторожничал, затем, приняв молчание за согласие, набрался смелости и стал приписывать все заслуги по захвату Эйхмана исключительно себе одному»,
[402] – гневно писал Харель. Рукопись довольно едко высмеивала личность Визенталя, а заодно выражала негласный намек отдать должное ее автору за главную роль в этой операции.
Другие участники операции более объективно оценивали вклад Визенталя в общее дело и понимали причины вражды между двумя сильными личностями. «На кону стоял ценный приз – возможность считаться человеком, поймавшим Эйхмана»,
[403] – резонно заметил Шалом.
В малочисленном сообществе «охотников за нацистами» споры не утихают и по сей день, уже после смерти обоих действующих лиц (Харель скончался в 2003 году, Визенталь – в 2005-м). Однако широкая общественность об этой схватке практически ничего не знала. Куда больше всех интересовал вопрос, который пришел на ум Харелю, впервые повстречавшему своего знаменитого пленника на вилле в Буэнос-Айресе.
«Когда я увидел Эйхмана в первый раз, я был поражен своей реакцией», – вспоминал он. Вместо ожидаемой ненависти Харель почувствовал скорее удивление: «Он выглядит как самый обычный человек. Если бы он попался мне на улице, я не обратил бы на него внимания. Что же превращает обычного человека в чудовище?»
[404] – спросил Харель самого себя.
Именно этот вопрос был у всех на уме во время судебного процесса в Иерусалиме.
Глава 9
«Хладнокровно и безжалостно»
То, что многие (и я в том числе) испытывали в заключении и после «стыд», а также чувство вины, – неопровержимый факт, подтверждаемый многочисленными свидетельствами. На первый взгляд это невероятно, но так оно и было.
[405]
П. Леви. Канувшие и спасенные
[406]
Утром 22 мая 1960 года Эйхман был доставлен специальным рейсом в тель-авивский аэропорт «Лидда» (позднее переименованный в Аэропорт имени Бен-Гуриона). На следующий день Бен-Гурион заявил своим министрам:
– Наша разведка давно искала Адольфа Эйхмана и наконец-то его нашла. Он в Израиле и здесь же предстанет перед судом.
[407]
Премьер выразил намерение безотлагательно озвучить эту новость в кнессете, подчеркнув, что арестованного будут судить за преступления, которые по израильским законам до сих пор караются смертной казнью. Согласно стенограмме заседания кабинета, хранившейся под грифом «Совершенно секретно» и опубликованной лишь в 2013 году, изумленные коллеги засыпали Бен-Гуриона вопросами.
– Каким образом? Где? Как такое возможно? – спросил министр транспорта Ицхак Бен-Аарон, на что премьер ответил:
– Для этого у нас есть спецслужбы.
Бен-Гуриона стали поздравлять. Министр финансов Леви Эшколь предложил выразить на заседании парламента особую благодарность тем, кто участвовал в операции, и «чем-нибудь их наградить».
– Чем? – спросил Бен-Гурион.
Когда Эшколь подчеркнул, что в Израиле до сих пор не учреждено никаких медалей, Бен-Гурион ответил:
– Мицва – уже сама по себе награда.
(На иврите слово «мицва» означает «заповедь», но в обиходе так называют любое благое дело.)
Членам кабинета отчаянно хотелось узнать подробности операции, однако министр юстиции Пинхас Розен рекомендовал никаких деталей не разглашать. Последовала краткая дискуссия о том, кто может быть назначен адвокатом Эйхмана.
– Мы предоставим ему любого защитника, какого он пожелает, – сказал Розен.
– Только если это не бывший нацист, – вмешалась Голда Меир, министр иностранных дел.
– А если араб? – спросил министр сельского хозяйства Моше Даян.
Бен-Гурион заявил:
– Я уверен, что ни один араб не согласится его защищать.
На вопрос о том, как Эйхман ведет себя в тюрьме, Харель, руководитель «Моссада», также присутствовавший на совещании, ответил:
– Он нас не понимает. Он ждал побоев, но мы обращаемся с ним в соответствии с законами Государства Израиль.
Для такой щепетильности были веские причины. Впоследствии Гидеон Хаузнер, прокурор по делу Эйхмана, сказал: «Наша страна проходила серьезную проверку. Международная общественность смотрела, как мы справимся с задачей, которую себе поставили».
[408]
Вскоре во всем мире уже цитировали лаконичное, но волнующее заявление, сделанное Бен-Гурионом на заседании израильского парламента: «Сообщаю кнессету о том, что недавно Службе государственной безопасности Израиля удалось обнаружить известного нацистского военного преступника Адольфа Эйхмана, ответственного наряду с другими лидерами национал-социализма за так называемое “окончательное решение еврейского вопроса”, то есть за истребление шести миллионов европейских евреев. В настоящее время Адольф Эйхман содержится под стражей в нашей стране и здесь же в скором времени предстанет перед судом по закону о преследовании нацистов и их сообщников».
[409]
