Правда, впереди героя все-таки ждут приключения, соответствующие растиражированному образу «охотника за нацистами», который был отвергнут прототипом как не соответствующий реальности.
Илай Розенбаум родился в 1955 году в еврейской семье, бежавшей из Германии в конце тридцатых. Его детство прошло в городке Уэстбери на Лонг-Айленде. В школе он и его друзья прочли дневник Анны Франк, однако желание заниматься проблемами холокоста возникло гораздо позднее. Илай знал, что многие европейские родственники их семьи погибли, но родители не любили об этом говорить. «По тому, как эту тему упорно замалчивали, я понял, насколько она серьезна и болезненна»,
[612] – вспоминает Розенбаум.
Постепенно сын все же узнавал то, о чем мать и отец предпочитали ему не рассказывать. В двенадцатилетнем возрасте он посмотрел на черно-белом экране телеверсию бродвейского спектакля по пьесе Петера Вайса «Дознание», в основу которой легли материалы франкфуртского суда над работниками Освенцима. «Тогда я впервые услышал, что творилось в концлагерях, – говорит Розенбаум, – и был потрясен. Потрясен до глубины души». Особенно его поразили свидетельские показания польской католички, описавшей чудовищные медицинские эксперименты, которые производились над ее ногой. А через пару лет подросток прочел книгу Визенталя «Убийцы среди нас» и вновь ужаснулся, поняв, скольким преступникам удалось избежать наказания.
Недавние открытия приобрели личностную окраску благодаря нежданному признанию отца. В северной части штата Нью-Йорк у Розенбаума-старшего была назначена деловая встреча, после которой он собирался покататься на лыжах вместе с сыном. Начавшаяся метель замедлила их продвижение по магистрали. Тогда отец оседлал любимого конька – принялся рассказывать о своем военном прошлом. Первоначально он служил в Северной Африке, а потом его перевели в Европу, в отдел пропаганды 7-й армии, поскольку там были очень нужны люди, владеющие немецким языком. Служащие этого подразделения устанавливали возле линии фронта громкоговорители и призывали германских солдат сдаваться, обещая, что с ними будут хорошо обращаться. Об этом старший Розенбаум много раз рассказывал Илаю. А еще он рассказывал о внутриармейских боксерских поединках, в которых участвовал, и о том, как однажды напился с приятелями, не столько разозлив, сколько позабавив командира.
Вероятно, из-за того, что относительно нейтральные истории давно закончились, в этот раз отец поделился с сыном тем, о чем до сих пор молчал.
– А ведь я был в Дахау на следующий день после освобождения, – выпалил он.
Что такое Дахау, Илай уже знал. Когда 7-я армия вошла в лагерь, Розенбаум был в другом месте, но поблизости, и до его части быстро дошли ужасающие слухи. Вместе с другим солдатом он по приказу начальства отправился изучать обстановку.
– И что ты там увидел? – не мог не спросить сын.
Снежная буря к тому времени разыгралась не на шутку. «Продолжать путь стало страшно, – вспоминает Илай Розенбаум. – Мы оба уставились на дорогу, я стал ждать ответа, но его не было». Заглянув отцу в лицо, мальчик увидел, что глаза у него на мокром месте, а губы шевелятся, но слова будто застряли в горле. После долгой паузы старший Розенбаум сменил тему.
«Я все понял, – говорил Илай, объясняя, почему родители избегали говорить с ним на эту тему. – Сам факт, что произошедшее было настолько чудовищно, что он просто не мог об этом говорить, сказал мне, что мне нужно было знать».
С тех пор слух Илай чутко улавливал любую информацию о холокосте – благо американская пресса семидесятых годов часто рассказывала читателям о преступлениях нацистов. Ральф Блюменталь, репортер «Нью-Йорк таймс», освещавший дело Гермины Браунштайнер, много писал и о других нацистах, бежавших из Европы за океан, а молодой журналист Говард Блам выпустил книгу «Их разыскивает полиция: нацисты в Америке».
[613]
Главный герой этого публицистического бестселлера – Энтони Де Вито, ветеран Второй мировой войны, который, как и отец Илая Розенбаума, побывал в Дахау вскоре после освобождения. Вернувшись домой с женой-немкой, он поступил на работу в Службу иммиграции и натурализации, где ему однажды поручили заниматься делом Браунштайнер. С тех пор он посвятил себя преследованию пятидесяти девяти нацистов, проживавших в США (список ему предоставил сотрудник Всемирного еврейского конгресса
[614]).
В 1974 году, после нескольких лет непрерывной борьбы с начальством, Де Вито уволился из иммиграционной службы, заявив, что ее руководители всячески препятствуют розыску военных преступников. «Он был единственным, кто жаждал возмездия»,
[615] – писал Блам. Созданный журналистом портрет крестоносца, борющегося с укрывательством бывших нацистов (некоторые из них сотрудничали с ЦРУ и другими правительственными структурами), привлек всеобщее внимание, в том числе и внимание Илая Розенбаума, бывшего в ту пору абитуриентом юридического факультета Гарвардского университета. «Я попался на эту удочку, – вспоминает он теперь. – Проглотил наживку вместе с крючком».
Позднее Розенбаум пришел к выводу, что Блам преувеличил заслуги Де Вито, приуменьшив роль правительства, которое изначально прилагало усилия, чтобы не впускать военных преступников в страну. Сам же Де Вито поверил дифирамбам в свой адрес и, преследуя нацистов, стал путать реальность с вымыслом. «Его жизнь превратилась в триллер, – говорит Розенбаум. – Он из тех, кто слишком увлекается чтением романов». Как бы то ни было, именно книга Блама помогла многим американцам узнать о том, что чиновники допустили ряд серьезных ошибок, позволив нескольким нацистским преступникам укрыться на территории Соединенных Штатов.
* * *
Правда, заметили это не только Блам и Де Вито. В 1973 году к Элизабет Гольцман, уроженке Бруклина, недавно избранной в конгресс от Демократической партии, подошел сотрудник Службы иммиграции и натурализации с просьбой о неофициальной встрече. Встреча состоялась, положив начало событиям, в результате которых через шесть лет при Министерстве юстиции США возникло Управление специальных расследований.
Как объяснила Гольцман, это учреждение было призвано служить «эффективным органом борьбы с нацистами».
[616] Оно не имело права привлекать кого-либо к суду за преступления, совершенные за пределами США, однако имело право уличать во лжи того, кто при въезде в страну скрыл свое прошлое. Результатом разоблачения могло стать лишение гражданства с последующей депортацией, а на родине против депортированных в некоторых случаях возбуждались уголовные дела.
