Вот и хорошо, подумал я. Как только слух о том, что мы с Герцогиней расстались, разлетится по округе, перед воротами выстроится очередь –
очередь!– из желающих поскорее занять ее место. И тогда посмотрим, кто тут хозяин!
Теперь, когда Герцогиня, так сказать, сошла со сцены, пришло время сделать довольное лицо и дать понять детям, какая замечательная жизнь ждет их в отсутствие мамочки. Больше никто не посмеет поставить Чэндлер в угол, а Картер сможет лопать шоколадный пудинг, когда ему заблагорассудится. Я пошел с ними на задний двор, где была детская площадка, и мы долго играли вместе – а Гвинн, Рокко, Эрика и Мария с Игнасио и остальные члены домашнего зверинца выступали в роли зрителей.
Мы с удовольствием играли довольно долго – целую вечность, как мне показалось, – смеялись, вопили во все горло, то и дело задирали головы вверх, чтобы полюбоваться синим куполом неба и вдохнуть аромат весенних цветов. Нет, все-таки дети – это счастье!
Увы, как потом выяснилось, эта «вечность» длилась всего три с половиной минуты, потому что внезапно я потерял всякий интерес к детям и подозвал Гвинн.
– Займитесь с ними, хорошо? Мне нужно поработать с документами.
Минутой позже я уже сидел у себя в кабинете, и передо мной на столе высилась белая кучка кокса. Вспомнив, как Чэндлер любила выстраивать в шеренгу кукол, я тоже выстроил перед собой все свои упаковки с наркотой – теперь у меня тоже появилась собственная свита, подумал я, окинув довольным взглядом двадцать два флакона и несколько пластиковых коробочек. Любой другой бы на моем месте, приняв все это, тут же скончался бы от передоза. Никто бы не выжил – это под силу только Волку! Волку, чья сопротивляемость была результатом многих лет упорного труда, в течение которых он смешивал вещества и ставил на себе опыты, рисковал и балансировал на грани смерти, шел тернистым путем ошибок и побед – пока не получил
именно то, что нужно.
А на следующее утро разразилась война.
В восемь утра в моей гостиной уже сидел Вигвам – и это само по себе бесило меня почти до потери сознания. Какого черта ему вообще пришло в голову заявиться в мой дом и разглагольствовать по поводу законов США о ценных бумагах – причем ничего конкретного, так, общие фразы. Господи, конечно, в чем-то я, возможно, ориентировался слабо, но в том, что касается законов о ценных бумагах, уж точно собаку съел. Даже после трех месяцев бессонницы, даже после семидесяти часов непрерывного безумия, в течение которых я загнал в свой организм ни много ни мало сорок два грамма кокса; шестьдесят таблеток кваалюда, тридцать – ксанакса, пятнадцать – валиума и десять клонопина; 270 миллиграммов морфина, 90 миллиграммов амбиена, а вдогонку еще и паксил, и прозак, и перкосет, и памелор… Сдобрил все это спиртным в количестве, не поддающемся учету, – и даже после всего этого я все равно знал, как обойти законы о ценных бумагах. Знал лучше, чем кто-либо другой в этом гребаном мире.
– Проблема в том, – нудил Вигвам, – что Стив никогда не подписывал никаких бумаг на передачу права владения акциями, поэтому мы не можем просто отправить сертификат на право собственности на них трансфертному агенту, чтобы тот переоформил акции на твое имя.
В этот момент, даже несмотря на туман у меня в голове, я не мог не изумиться тупости Вигвама. Как был, так дилетантом и остался, думал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться ногтями ему в физиономию. Проблема-то гроша ломаного не стоила!
– Знаешь, что, сукин ты сын? – сделав глубокий вдох, сказал я. – Я тебя, мать твою, люблю, но в следующий раз, если тебе вздумается сказать мне, что я чего-то не могу сделать со своим же эскроу-соглашением, я тебе яйца оторву, понял? Явился ко мне, мать твою, чтобы выманить у меня четверть миллиона баксов – и теперь волнуешься о какой-то гребаной доверенности?
Мать твою, Энди, ты что, с дуба рухнул? Такая доверенность была бы нужна, если бы мы собирались
продатьэтот гребаный пакет акций, а мы собираемся
купить! Неужели не въезжаешь? Это война, Энди, – война за право
владения! И как только этот пакет окажется у нас, мы сразу же станем хозяевами положения.
– Слушай внимательно, – стараясь быть мягче, продолжал я, – все, что от тебя требуется, – это обратить взыскание на закладную на основании нашего с ним эскроу-соглашения. После этого у тебя возникнет юридическое обязательство продать акции, чтобы оплатить закладную. Ты продаешь эти акции мне по четыре доллара за акцию, а я выписываю тебе чек на 4,8 миллиона баксов, что превышает стоимость акций. После чего
тывыписываешь чек
на моеимя на те же 4,8 лимона, но теперь уже как бы на оплату закладной, и дело в шляпе! Неужели не дошло? Это же так просто!
Вигвам нерешительно кивнул.
– Послушай, – еще спокойнее продолжал я, – в законах практически все крутится вокруг права собственности. Давай так: я прямо сейчас выписываю тебе чек, и мы официально получаем право распоряжаться этим пакетом. После этого мы сегодня же вечером заполняем декларацию по форме 13-Д, а затем делаем официальное заявление, что я начинаю скупать акции, что означает начало борьбы за контроль над компанией. Поднимется такой шум, что это вынудит Стива поспешить. Я буду скупать акции – и каждую неделю заполнять соответствующую декларацию. И каждую неделю это будет на первой полосе «Уолл-стрит джорнал». Представляешь, как будет беситься Стив?
Через четверть часа Вигвам убрался, унося с собой чек на 4,8 миллиона баксов и став при этом богаче на четверть миллиона зеленых. К вечеру главной новостью на ленте «Доу Джонс» будет мое намерение взять под контроль «Стив Мэдден Шуз». И хотя все это был блеф чистой воды, Стив будет в бешенстве – а потом поймет, что у него попросту нет иного выхода, кроме как выкупить мои акции – но только по рыночной цене.
Что касается моей персональной ответственности, тут я не слишком тревожился. Как-никак, я досконально все продумал, и поскольку мы со Стивом подписали это тайное соглашение лишь через год после размещения его бумаг, тот факт, что «Стрэттон» тогда подготовила липовый проспект эмиссии, меня сейчас не особенно волновал. Ответственность, обязательства – все это должно было волновать скорее Стива, чем меня, поскольку в качестве председателя правления именно
он, а не кто-то другой, подписывал документы, которые затем отправлялись в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Так что в случае чего я могу с чистой совестью сказать, что ничего не знаю – мол, думал, что все цифры указаны правильно. Конечно, звучало бы это не слишком правдоподобно, однако других вариантов не было. Кроме одного – все отрицать.
Как бы там ни было, Вигвам на какое-то время отстанет от меня.
Поднявшись в свою королевских размеров ванную, я решил, что самое время снова нюхнуть. У меня тут была припасена щепотка кокса в пудренице – а вокруг, отражаясь в покрывающих стены зеркалах и в полу из серого мрамора, который обошелся мне в добрый миллион баксов, ослепительно горело множество ламп. И вдруг я поймал себя на том, что чувствую страшную пустоту внутри. От меня как будто осталась одна оболочка. Внезапно меня охватила тоска по Герцогине – такая острая, такая мучительная, что я едва не завыл. Но я знал, что она не вернется. Кроме того, пойти ей навстречу сейчас означало бы расписаться в собственной капитуляции – признать, что у меня проблемы и что мне нужна помощь.
