Я рассмеялся и покачал головой.
– И что ты сделал?
Джордж виновато покрутил своей бычьей шеей.
– Ну что я сделал? Размахнулся изо всех сил и как грохну кулаком прямо в стекло. Ну, оно разбилось на тысячи кусков, а кулак по инерции въехал Родсу прямо в левый висок, тот сразу вырубился, упал головой на колени своей бабе, а эти очки уродские у него на морде этак наперекосяк висят.
– И тебя арестовали? – я так хохотал, что едва мог говорить.
Джордж покачал головой.
– Ты слушай дальше. Девка эта орет во весь голос: «О боже! О боже! Вы его убили! Убийца! Маньяк!» Потом вылетает из машины и бежит за полицией. Через пару минут этот Кентон Родс приходит в себя, а тут как раз возвращается его подруга и тащит за собой копа. Смотрю, а это мой хороший приятель, Пит Орландо такой. Вот, значит, она подбегает к водительской двери, помогает Родсу выйти из машины и отряхивает с него битое стекло, а потом они начинают орать в два голоса, требуя, чтобы Пит меня арестовал.
Тут Аннет не выдержала, вылетает из магазина и тоже орет: «Он разорвал штрафную квитанцию, Пит, и бросил ее на тротуар! Этот козел устроил помойку перед моим магазином, и посмотри – он же пожарный гидрант заблокировал!» Пит обходит вокруг машины, сурово качает головой и говорит Кентону Родсу: «Вы припарковались в запрещенном месте, переставьте машину сейчас же, или я вызову эвакуатор». Родс что-то себе под нос злобно бурчит, но садится в машину, захлопывает дверь и трогается с места. И только он проезжает несколько футов, как Пит поднимает руку и кричит: «Стоп! Выйдите из машины, сэр!» Тот такой останавливается, выходит: «Что еще?», а Пит ему: «Я чувствую запах алкоголя; вы пили, сэр?» Родс как заорет: «Да ты знаешь, кто я такой, черт подери?!» – ну и тут Пит Орландо моментально надел на него браслеты за вождение в нетрезвом виде!
Мы все трое ржали минуты три, не меньше. Впервые лет за десять я от души смеялся на трезвую голову. На самом деле, я даже вспомнить не мог, когда в последний раз так смеялся. Рассказали они мне эту историю, конечно, неспроста – хотели показать, что это Джордж сейчас такой трезвый и респектабельный, а когда-то он был совсем другим. Пить он, может, и не пьет, но вести себя как хулиган все еще вполне способен.
Наконец Джордж перестал смеяться и сказал:
– Короче, ты парень умный, поэтому, наверное, понял, что имею в виду.
Я кивнул.
– Да. Трезвые люди не замышляют убийств.
– Именно, – сказал Джордж. – Можно думать об этом, говорить об этом, даже шутить. Но вот когда наступает момент действия – тут и возникает вопрос, протрезвел ли ты
на самом деле.
Джордж снова глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
– Я не пью уже больше двадцати лет, но до сих пор хожу на собрания каждый день – не только чтобы не сорваться, а потому что для меня слово «трезвость» означает нечто большее, чем просто воздержание от спиртного. Когда я прихожу на собрание и вижу таких новичков, как ты, это напоминает мне, насколько я сам близок к краю обрыва и как мне легко сорваться. Это служит ежедневным напоминанием, что мне нельзя прикасаться к алкоголю. А потом, когда я вижу ветеранов – тех, кто держится по тридцать лет и больше, еще дольше, чем я сам, – я понимаю, какая это замечательная программа и сколько жизней она спасает.
Я кивнул:
– Да конечно же, я не собирался его убивать. Мне просто нужно было это высказать, поделиться с кем-то, – я пожал плечами и покрутил головой. – Наверное, ты тоже сейчас изумляешься, что мог на самом деле такое творить? Сегодня, через двадцать трезвых лет, ты бы, думаю, подставил этому дебилу другую щеку, да?
Джордж посмотрел на меня взглядом, полным чистого недоумения.
– Ты что, издеваешься, не пойму? Да хоть через сто лет – я бы сегодня точно так же врезал ублюдку по башке!
Тут мы опять расхохотались и продолжали смеяться. И мы смеялись все это чудесное лето тысяча девятьсот девяносто седьмого года – первое лето моей трезвой жизни.
Мы с Герцогиней теперь тоже очень много смеялись, и мы оба все больше привязывались к Джорджу и Аннет, а наши старые друзья один за другим отдалялись от нас. К тому времени, как я отпраздновал свой первый год трезвости, мы потеряли связь почти со всеми прежними приятелями. Оба Билла еще появлялись у нас, как и некоторые подруги Надин, но Эллиот Лавинь, Дэнни Поруш, Роб Лоруссо, Тодд Гаррет и его Кэролайн – таким людям в моей новой жизни места уже не было.
Конечно, Вигвам, Бонни, Росс и еще кое-кто из друзей детства навещали нас иногда в семейные праздники и по каким-то особым случаям – но все изменилось безвозвратно. Нас больше не держали вместе наркотики, которые раньше были связующим цементом нашей компании. Волк с Уолл-стрит умер от передозировки в ту ночь на кухне в Бока-Рэйтоне, штат Флорида. А то немногое, что от него еще оставалось, постепенно угасло после того, как я встретил Джорджа, который наставил меня на путь истинный – путь трезвости.
Все это не относится, конечно, к Алану Липски – моему самому старому и дорогому другу, который был со мной задолго до того, как мне пришла в голову дикая идея устроить на Лонг-Айленде филиал Уолл-стрит и внести хаос в жизни целого поколения его обитателей. Осенью того же года Алан пришел ко мне и сказал, что больше не может, что ему надоело терять деньги клиентов и что у него нет никакого желания больше тянуть дальше «Монро Паркер». Вскоре после этого контора закрылась. Через несколько месяцев за ней последовал и «Билтмор», так что эпоха стрэттонцев наконец завершилась.
Примерно в это же время я окончательно разобрался со Стивом Мэдденом. Пришлось удовольствоваться пятью миллионами долларов, хотя акции стоили куда дороже. Однако, согласно судебному решению, Стиву пришлось продать мои акции какому-нибудь паевому фонду, так что ни один из нас не получил полной стоимости. И мне всегда будет казаться, что Стив еще легко отделался, хотя в целом я заработал на нем больше двадцати миллионов долларов – а это далеко не мизерная сумма даже по моим (совершенно возмутительным) стандартам.
Мы с Герцогиней стали вести более тихую и скромную жизнь и постепенно уменьшили поголовье прислуги до более разумного количества – до двенадцати человек. Прежде всего мы распрощались с Марией и Игнасио. Затем ушли оба Рокко, которые мне всегда нравились, но теперь я уже в них не нуждался. Кокаин и кваалюд больше не подпитывали мою паранойю, и теперь я понимал, что это идиотизм – окружать себя круглосуточной охраной в районе, где преступлений не случается вообще. Бо принял отставку спокойно и сказал, что он очень рад, что я остался в живых после всего, через что прошел. И хотя он в этом не признался, я не сомневался, что он чувствует себя виноватым. Хотя едва ли он вообще понимал, насколько далеко зашла моя наркомания. В конце концов, мы с Герцогиней неплохо все скрывали, разве нет? Или, возможно, все отлично знали, что происходит, но, пока курица несет золотые яйца, никому дела нет до того, что она себя убивает?
Конечно же, Гвинн и Джанет остались со мной, и мы ни разу не припомнили им того, что они больше чем кто-либо (если не считать Герцогиню) потакали моим привычкам. Иногда легче просто похоронить прошлое, тем более что Джанет по этой части была экспертом, да и у Гвинн, как у всех южан, это было в крови. Так или иначе, я любил их обеих и знал, что они любили меня. Правда жизни заключается в том, что наркомания – очень хитрая болезнь, и чем глубже ты в ней вязнешь, тем больше у тебя отключается здравый смысл, особенно если ты участник шоу «Богатые и никчемные».
