– Позови-ка Дэнни, – бросил я, – хочу, чтобы он повнимательнее присмотрелся к этому парню.
Джанет кивнула и пошла за Дэнни, а я все еще не мог прийти в себя от шока. Как мог этот урод в бабочке сделать такое… нечто столь чудовищное! Его поступок противоречил всем принципам «Стрэттон-Окмонт». Это было настоящее кощунство! Положим, не богохульство, но явное преступление против самой Жизни! Это было грубейшим нарушением стрэттонского морального кодекса. И наказанием за это должно было стать… каким должно быть наказание? Ну, это я предоставлю решить Дэнни Порушу, своему младшему партнеру, который потрясающе умел приводить в чувство сотрудников, сбившихся с пути истинного. Да что там, он просто получал от этого наслаждение.
Как раз в этот момент я увидел приближающегося Дэнни и семенившую за ним Джанет. Дэнни явно был в ярости, а это означало, что у брокера в бабочке очень большие неприятности. Когда Дэнни приблизился, я пригляделся к нему и внутренне усмехнулся при мысли о том, насколько
нормальнымон выглядит. В этом заключалась удивительная ирония. Глядя на его серый костюм в полоску, накрахмаленную белую рубашку и красный шелковый галстук, нельзя было даже предположить, что он уже вплотную приблизился к давно и открыто объявленной цели – переспать с каждой ассистенткой в биржевом зале.
Дэнни Поруш – представитель самой нееврейской разновидности еврея. Рост и вес у него были средние – пять футов девять дюймов, сто семьдесят фунтов, и у него отсутствовали все те характерные черты, по которым можно было бы определить его принадлежность к избранному народу. Даже в стальном взгляде его голубых глаз, излучавших столько же тепла, сколько испускает айсберг средней величины, не было ничего еврейского.
И это было правильно – по крайней мере, с точки зрения Дэнни. Как и многие евреи до него, Дэнни сгорал от тайного желания выглядеть, как васп, и делал все от него зависевшее, чтобы приобрести законченную и абсолютную
васпность– начиная c его невероятных зубов, которые он отбеливал и покрывал коронками до тех пор, пока они не стали такими большими и такими белыми, что, казалось, почти излучали радиоактивность; с его очков в черепаховой оправе и со стеклами без диоптрий (у Дэнни было стопроцентное зрение) и дальше вплоть до черных кожаных туфель, сшитых на заказ и отполированных до зеркального блеска. Да, весь его облик вызывал мрачную усмешку – стоило вспомнить, что достигнув весьма зрелого возраста – тридцати четырех лет, – Дэнни обогатил новыми смыслами понятие
ненормальная психика.
Конечно, я должен был заподозрить это уже шесть лет назад, когда мы только познакомились. Еще до того, как я основал «Стрэттон», Дэнни был у меня стажером. Однажды весной я предложил ему прокатиться со мной на Манхэттен, чтобы переговорить с бухгалтером. Когда мы туда приехали, он уговорил меня на минутку заскочить в один притон в Гарлеме, где торговали крэком, и там рассказал о своей жизни и о том, как он женился на своей кузине Нэнси, «потому что она та еще штучка». Когда я спросил Дэнни, не волнует ли его проблема возможной дурной наследственности при таком близком родстве, он спокойно ответил, что если у них родится умственно отсталый ребенок, то он просто оставит его на ступеньках соответствующего заведения, и все дела.
Наверное, уже в тот момент мне надо было сообразить, что такой человек поможет мне проявить все мои самые дурные качества, и бежать от него подальше. Вместо этого я устроил Дэнни очень выгодный кредит, чтобы помочь ему встать на ноги, а затем обучил его ремеслу брокера. Через год я создал «Стрэттон» и постепенно позволил Дэнни выкупить часть акций и стать моим партнером. За последние пять лет Дэнни доказал, что обладает мощными бойцовскими качествами – он уничтожил всех, кто стоял на его пути, и стал вторым человеком в компании. И несмотря на все это, несмотря даже на его безумие, нельзя было не признать, что он был невероятно умен, хитер, как лисица, абсолютно безжалостен и, помимо всего прочего, предан, как пес. В то время я всегда полагался на него, если надо было сделать грязную работу, которая ему всегда невероятно нравилась.
Дэнни поздоровался со мной как мафиози – обняв и поцеловав в обе щеки. Это был знак преданности и уважения, в биржевом зале «Стрэттон-Окмонт» такие жесты высоко ценились. Но уголком глаза я видел, как циничная Джанет закатила глаза, готовая высмеять подобное проявление преданности и привязанности.
Дэнни наконец разомкнул свои мафиозные объятия и пробормотал:
– Я сейчас убью этого чертова придурка, клянусь богом!
Я пожал плечами.
– Дэнни, это произведет плохое впечатление, особенно сегодня. Думаю, тебе надо сказать ему, что если он до конца дня не уберет отсюда свой чертов аквариум, то аквариум сможет остаться, но ему самому придется уйти. Но, впрочем, дело твое, поступай, как считаешь нужным.
Джанет тут же подлила масла в огонь:
– О господи! Он еще бабочку нацепил! Вы только посмотрите на это!
– Негодяй, – сказал Дэнни тоном, уместным разве что в разговоре о злодее, изнасиловавшем монахиню и бросившем ее умирать, – я сейчас с ним разберусь по-свойски!
Он в ярости кинулся к столу брокера и заговорил с ним. Через несколько секунд брокер отрицательно помотал головой. Потом они еще поговорили, и брокер снова покачал головой. Потом уже сам Дэнни начал кивать, как будто у него заканчивалось терпение.
Джанет спросила:
– Интересно, о чем они разговаривают?
Как раз в этот момент Дэнни протянул руку к сачку, который держал брокер, и сделал нетерпеливое движение пальцами, словно говоря: «Давай-ка сюда свой чертов сачок!»
Но брокер быстро отвел свою руку вниз – и не дал Дэнни схватить сачок.
– Как вы думаете, что он собирается сделать с сачком? – задумчиво спросила Джанет.
Я обдумал все возможные варианты.
– Ну, не знаю. О, черт, ну конечно…
Совершенно неожиданно Дэнни с невероятной скоростью стащил пиджак, бросил его на пол, расстегнул пуговицы на рукаве рубашки, закатал рукав до локтя и сунул руку в аквариум. Он опустил руку в воду чуть не до самого плеча, а затем принялся быстро водить рукой во все стороны, пытаясь поймать ни в чем не повинную ярко-оранжевую золотую рыбку. Лицо у него словно окаменело, и он выглядел как человек, полностью отдавшийся во власть Зла.
Десяток молодых ассистенток за соседними столами испуганно взлетели со своих мест и рассыпались в стороны, не сводя глаз с Дэнни.
– О. Боже. Мой… – сказала Джанет. – Он убьет ее!
Как раз в этот момент Дэнни выпучил глаза, челюсть у него отвисла дюйма на три, а на лице появилось торжествующее выражение: «Попалась!» Через долю секунды он вытащил из аквариума руку с крепко зажатой в ней оранжевой рыбкой.
– Он поймал ее, – прошептала Джанет, прижимая кулак ко рту.
– Да, но теперь возникает вопрос на миллион долларов: что он собирается с ней делать? – я сделал паузу, а затем добавил: – Готов поставить сто к одному на тысячу баксов, что он ее съест. Идет?
