– Пророческие слова! – вставил Ублюдок.
– Ага, – согласился я, – хотя на самом деле Инвестиционный центр находился не у черта на куличках, а в районе Грейт-Нек на Лонг-Айленде, что на самом деле оказалось весьма неплохим местом. Компания располагалась на втором этаже трехэтажного административного здания. – Тут я сделал небольшую паузу. – Помню, я подъехал к этому зданию, и оно произвело на меня весьма неплохое впечатление. Я приехал на старом дряхлом «датсуне» Дениз, единственной имевшейся тогда у нас машине, и сказал себе: «А местечко не такое уж плохое!» Но когда я вошел в операционный зал, у меня просто отвалилась челюсть. Он оказался гораздо меньше, чем я ожидал, к тому же в нем не было ничего из того, что я привык видеть на Уолл-стрит. Никаких компьютерных мониторов, никаких помощников продавцов, никаких расхаживающих взад-вперед брокеров. Там в беспорядке стояло лишь штук двадцать старых и обшарпанных деревянных столов, из которых только за пятью сидели брокеры. Никаких возбужденных разговоров на повышенных тонах. Наоборот – негромкий спокойный бубнеж. Отправляясь на собеседование, я надел костюм и галстук и оказался белой вороной в операционном зале, где все были одеты в джинсы и кроссовки, за исключением одного парня. Правда, его костюм выглядел так, словно был выдан ему Армией спасения. И по сей день я помню этого парня из-за тупого выражения его лица. Его словно подвергли лоботомии. Ему было тридцать с небольшим. У него были такие невероятно грязные черные волосы, словно он каждый день мыл их машинным маслом и…
Ублюдок энергично закивал головой, словно говоря: «Продолжай! Не останавливайся!»
– Ну так вот, – вздохнул я, – управляющий сидел в небольшом кабинете в передней части операционного зала и казался безучастным ко всему. Помнится, он болтал по телефону со своей женой, что-то насчет заболевшей собаки. Увидев меня, он поднял вверх указательный палец – мол, подожди минуту! – и я понимающе кивнул. Он продолжал болтать с женой. Как потом выяснилось, его звали Джордж Грюнфельд. За два года до нашей встречи он был преподавателем общественных наук. Ему было хорошо за сорок, и надо же такому случиться – внешне он был точной копией Гейба Каплана. Помните этого актера – он еще играл учителя в ситкоме «С возвращением, Коттер!»? – я улыбнулся Одержимому. – Помните этот сериал, Грег?
Тот кивнул:
– Да, там еще играл молодой Джон Траволта, – он посмотрел на Ублюдка. – А ты смотрел?
Тот безразлично улыбнулся.
– Да, была вроде еще такая настольная игра.
– Точно! – подтвердил я с дружеской улыбкой.
Наконец-то я нашел с ним хоть что-то общее. Увы, ответной улыбки я от Ублюдка не дождался. Он смотрел на меня с каменным выражением лица. Я снова пожал плечами:
– Ну, как бы то ни было, он действительно был очень похож на Каплана – густые волосы, брови, усы, волосы даже на фалангах пальцев рук! Такое впечатление, что кто-то приклеил по всему его телу пучки перекати-поле!
Одержимый удивленно покачал головой, а Ублюдок продолжал мрачно пялиться на меня.
– В конце концов Джордж закончил свой телефонный треп, – продолжил я, – и вышел из-за стола, чтобы поздороваться со мной. Обменявшись формальными любезностями, он сказал: «Занимай любой свободный стол и начинай названивать клиентам». – «И это все? – спросил я. – Вы меня берете на работу?» – «Ну да, почему нет? Я же не собираюсь платить тебе жалованье. Или тебя это не устраивает?» Я уже хотел ответить ему, что вполне устраивает, когда один из продавцов неожиданно вскочил с места и принялся расхаживать взад-вперед. Показав мне на парня, Джордж сказал: «Это Крис Найт, наш лучший продавец. У него отлично подвешен язык, ты только послушай…» Я кивнул и сосредоточил свое внимание на Крисе, долговязом худом парне не старше двадцати лет с длинным лошадиным лицом. Одет он был так, словно пришел со студенческой пивной вечеринки. Помню, меня ужаснула его речь. Он бормотал, сливая все звуки, я едва мог разобрать его слова. Потом, ни с того ни с сего, он стал вопить в телефонную трубку короткими залпами назойливого очковтирательства. «Господи Исусе! Билл! Я гарантирую! – орал он. – Я гарантирую, что эти акции растут! Ты не прогадаешь! Это просто невозможно! У меня есть инсайдерская информация, не публичная – ты слышишь меня? Это инсайд!» Тут он оторвал трубку от уха, поднес к собственному носу и с презрением посмотрел на нее. Через пять секунд он снова поднес трубку к уху и продолжил орать. Взглянув на Джорджа, я спросил: «Какого черта он так кричит?» Джордж кивнул и сказал: «Хорош, правда?» Я лишь покачал головой, но ничего не ответил. Тем временем Крис продолжал вопить в трубку: «Неужели ты не понимаешь? Тут невозможно проиграть, Билл! Я тебе обещаю, акции вырастут до луны! Никаких если и но! Надо покупать сейчас, немедленно!» Пожав плечами, я сказал: «Я работал полгода в „Эл-Эф Ротшильд“, и за все это время мне не довелось слышать ничего до такой степени смехотворного, как речь Криса. Я имею в виду не только нарушение всех правил безопасности с его стороны, но и полное отсутствие профессионализма. Все эти вопли, крики и рекламные штампы так нелепы, что ни один человек в хоть сколько-нибудь здравом финансовом уме не станет терять время на разговоры с этим парнем – это же все равно, что с Микки Маусом разговаривать».
Ублюдок неожиданно поднял руку.
– Давайте проясним эту ситуацию, – скептически произнес он. – Уж не хотите ли вы сказать, что сами вы не сторонник назойливой рекламы и навязывания услуг?
Я опустил уголки губ вниз и покачал головой:
– Нет, не сторонник. Продавать таким способом – это попусту тратить время. Говоря языком военных, это все равно, что ковровая бомбардировка. Очень громко и грозно, но малоэффективно. В «Стрэттон» я исповедовал совсем другой стиль продаж, который можно сравнить с точечным обстрелом «умными» снарядами с лазерной наводкой на первоочередные цели. Позвольте мне изложить все по порядку, тогда вы сами прекрасно поймете, о чем я говорю.
Ублюдок медленно кивнул.
– Ну вот, – продолжил я, – каким бы ужасным или, вернее сказать, необученным продавцом ни был Крис, больше всего меня поразили слова, сказанные им дальше. «Ну решайся же! – заорал он клиенту. – Всего по тридцать центов за акцию! Возьми тысячу, больше я не прошу! Всего триста долларов! Не прогадаешь!» Я повернулся к Джорджу и переспросил: «Он только что сказал „тридцать центов за акцию“?» И Джордж ответил: «Ну да, а что?» – «Чего-то я никогда не слышал о таких дешевых акциях. Меня учили работать с акциями Нью-Йоркской фондовой биржи, и даже на бирже NASDAQ я ни разу не видел стоимости ниже пятнадцати-двадцати долларов». Между тем Крис с силой швырнул трубку телефона и принялся тихо бормотать: «Этот гад повесил трубку! Вот козел!» Джордж взглянул на меня и сказал: «Не волнуйся, он подцепит другого клиента. В любом случае ты должен посидеть рядом с ним несколько дней, чтобы понять, за какие ниточки надо дергать в этом деле». Я хотел уже расхохотаться в открытую, но тут Джордж добавил: «В прошлом месяце он реально сделал десять кусков. А ты вот сколько сделал?»
Я смотрел на Джорджа, не веря своим ушам, потом мне в голову пришла странная мысль: «Постойте, как же он мог сделать десять тысяч долларов на лотах по триста баксов?» И я объяснил ему, что на продаже лота за триста долларов в «Эл-Эф Ротшильд» брокер мог заработать комиссионные от трех до шести долларов, в зависимости от степени его настойчивости в разговоре с клиентом. Иногда комиссионные были даже ниже, особенно при транзакциях на полмиллиона баксов или выше. В итоге Джордж снова пригласил меня в свой кабинет, чтобы наглядно все разъяснить. Взяв со стола лист бумаги, он сказал: «Вот единственные акции, которыми ты будешь здесь торговать. Их всего шесть». И протянул мне этот лист бумаги.
