Хван, столько сделавший для Гумилева как раз во время работы над тюрками, был просто восхищен: «Книгу "Древние тюрки" я считаю шедевром как непревзойденный образец реконструкции живой действительности исчезнувшего народа. Пусть не все детали точны и достоверны, но общая картина (социальное полотно) в целом убедительна в своей правдивости. <…> Вряд ли кому-нибудь другому удастся так ярко изобразить жизнь древних тюрков…»
Хван был совершенно прав, «Древних тюрков» будут признавать «неординарным явлением» и сравнивать с монографией известного немецкого востоковеда Лю Маоцзая «Китайские источники об истории восточных тюрков».
19 апреля 1961 года Гумилев напишет Савицкому: «Я "Тюрков" люблю больше, потому что в VI–VIII веках гораздо живее можно представить людей и события. Со многими ханами и полководцами я смог познакомиться, как будто они не истлели в огне погребальных костров 1300 лет назад».
Гумилев относился к героям своих книг скорее как художник, чем как беспристрастный исследователь. Особенно это свойство проявлялось в Гумилеве, когда он начинал писать о столкновении своих любимых кочевников – монголов и тюрков – с другими народами и с богатыми цивилизованными странами вроде Китая, Персии и даже Руси. Он почти всегда старался стать на защиту степняков, превращаясь из ученого в какого-то странного историка-адвоката. Особенно это будет характерно для его будущих книг – «Поиски вымышленного царства», «Древняя Русь и Великая степь». Но в «Древних тюрках» исследователь взял верх над природным тюркофилом. Нет книги более разрушительной для евразийской идеи, чем «Древние тюрки» Льва Гумилева. Гумилев куда убедительнее того же Кляшторного показал, что тюркский Вечный Эль был создан «длинным копьем и острой саблей» и скреплен почти исключительно военной силой тюрков, заставлявшей «головы склониться, а колени согнуться».
Гумилев восхищается военной доблестью тюрков. Глава о восстании Кутлуга, возродившего Восточный каганат, — одна из самых захватывающих, драматичных. Она намного интереснее исторического романа. Но Гумилев и не скрывает, что для вольных степных народов – уйгуров, карлуков, кыргызов – тюрки оставались поработителями, отношения между народами, по крайней мере в Восточном каганате, складывались как отношения между грабителями и жертвами грабежа. Поэтому Гумилев называет Тюркский каганат «государством-хищником», «некоторым подобием Спарты, но во много раз сильнее и больше». Объединение Великой степи под властью тюркского рода Ашина было для большинства народов большой бедой.
P.S.
«Хунну» и «Древних тюрков» обычно включают в «Степную трилогию». «Степная трилогия» звучит красиво, но почему же в трилогии четыре книги? Перечисляю по году первого издания: «Хунну» (1960), «Древние тюрки» (1967), «Поиски вымышленного царства» (1970), «Хунны в Китае» (1974). Между тем все биографы повторяют одно и то же: трилогия. Создатели сайта «Гумилёвика» называют «Хунну» и «Хуннов в Китае» двумя книгами первой части «Степной трилогии». Сам Гумилев в предисловии к «Хуннам в Китае» довольно неожиданно назвал эту книгу первой частью «Степной трилогии». Но четырнадцать лет спустя, в «Биографии научной теории», Гумилев уточнит, что термин «трилогия» относится не к изданиям, а к народам: хунны – тюрки – монголы. Это, собственно, и есть «Степная трилогия», которой посвящены четыре книги и множество статей.
Я же не согласен ни с биографами, ни с самим Гумилевым. Здесь счет надо вести по книгам, а не по сюжетам и героям книг. Тем более что не только этногенез хуннов, тюрок-тюркютов и монголов описывает Гумилев. Герои его книг – десятки, если не сотни больших и малых этносов, от многомиллионных ханьцев до малочисленных шато, муюнов, черных абаров.
Как бы ни хотелось Гумилеву остановиться на числе «три», логика материала заставляет нас произнести неизбежное слово «тетралогия». «Степная тетралогия» объединяет историю Центральной Азии от III века до н. э. (с кратким историческим экскурсом в глубокую древность) до XIII века н. э. Цель же «Степной трилогии» – написать историю Центральной Азии от хуннов до монголов Чингисхана.
Часть IX
СТРАШНАЯ ТАЙНА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Хазары – страшная тайна Восточной Европы. Народ, возникший будто ниоткуда, ушедший в никуда. Точно не известны их предки, не найдены потомки. От хазарского языка сохранилось единственное слово – «Саркел», переведенное автором «Повести временных лет» на древнерусский буквально – «Белая Вежа»: «Иде Святославъ на козары. Слышавше же, козаре изыдо ша противу съ княземъ своим каганомъ, и съступиша ся бити, и бывши брани межи ими, одолѣ Святославъ козаром и городъ ихъ Бѣлу Вежю взя».
Саркел – крепость, охранявшая западные границы Хазарии от воинственных русов. Ее гарнизон – триста воинов – составляли не хазары, а иностранные наемники.
До похода Святослава Хазарский каганат контролировал огромную территорию от Мангышлака на восточном берегу Каспия до Средней Волги, Дона, Крыма. В сфере влияния или даже в прямом подчинении хазарских каганов находился почти весь Северный Кавказ. Хазары отразили наступление арабов и задержали распространение ислама по Восточной Европе – подвиг потрясающий, ведь незадолго до арабохазарских войн мусульмане сокрушили Персию и отняли у Византии все африканские и почти все азиатские владения. Константинополь устоял только благодаря техническому превосходству византийского флота, оснащенного огнеметами («греческим огнем»). В арсеналах же хазарских каганов таких технических новинок не было.
Арабские историки, географы и путешественники Ал-Масуди, ал-Истахри, ибн-Хаукаль сообщали о богатствах хазарских столиц – Итиля и Семендера, но археологи даже не знали, где искать их развалины, а сама история каганата напоминала какую-то невероятную мистификацию.
[33]
