Маша всхлипнула и полезла в карман своего широкого платья за носовым платком. Ян вскочил, опустился перед сестрой на колени, взял ее руки в свои и по очереди поцеловал.
— Ты очень красивая. Наверное, такой была дева Мария, носившая в своем чреве Иисуса Христа, если она была на самом деле. Только не плачь — я не хочу, чтобы мой племянник стал нытиком и меланхоликом. Я сам займусь его воспитанием и сделаю из него настоящего моряка. Слышишь? Только море способно сделать из обыкновенного человека мужчину, о котором мечтает каждая женщина.
— Толя тоже ничего не знает. — Маша вдруг улыбнулась и показала Яну язык. — Ты да я. Двое заговорщиков. Здорово, а?
— Очень.
— А знаешь, почему я никому не сказала? Вовсе не потому, что боюсь Димы или же стыжусь прослыть в глазах родственников шлюхой. Я эгоистка и собственница и хочу, чтобы мой будущий сын принадлежал только мне. Дима наверняка не станет для него примером, — он слаб и даже жалок, а вот Толиного примера я очень боюсь — Толя сильный, но его сила направлена не на созидание, а на разрушение. В первую очередь себя.
— Будет сын?
— Да. Маленький Ванька, которого я буду звать Яном. Я уже все решила. Моих двух самых любимых на свете мужчин будут звать Иванами. — Она рассмеялась. — Спорим, что ты догадался об этом еще до того, как я тебе сказала?
— Нет, спорить не будем. — Ян поднялся с колен и машинально отряхнул брюки. — Я действительно уже откуда-то это знал.
Устинья не сказала Николаю Петровичу о визите Анджея, тем не менее он заметил, что с ней что-то неладно, хоть и не принадлежал к числу внимательных мужей.
— Ты здорова? — спросил он за поздним чаем и тут же, не дожидаясь ответа, сказал: — Завтра лечу в Хабаровск. Поездка затянется на неделю, если не больше. Постараюсь звонить каждый день. Как дела у Маши?
— Все в порядке.
— Она не хочет временно перебраться к нам? Так было бы спокойней.
— Нет. Сейчас у нее гостит Ян.
— Что же ты молчала? А почему он к нам не зайдет?
— Зайдет, наверное, — неуверенно сказала Устинья и вздохнула. — Мне кажется иногда, Ян меня умышленно избегает.
— Это пройдет, — постарался успокоить ее Николай Петрович. — Они все в этом возрасте странные и часто собственных родителей чуть ли не первыми врагами считают. Вот только наша Машка какая-то особенная, правда? Да, между прочим, Павловский был на днях в N и проехал в Плавни. Говорит, Анатолий развернул настоящее строительство и даже просил помочь с лесом. Павловский у него заночевал. Не знаю, правда или нет, но там какая-то девица ошивается, и Анатолий вроде бы с ней…
— Не может быть, — вырвалось у Устиньи.
— Почему? — удивился Николай Петрович. — Ему давно пора жениться. Разве он не такой, как все?
Он испытующе посмотрел на Устинью.
— То, наверное, была Нонна, дочка Васильича. Они с матерью помогают иной раз по хозяйству и с огородом.
— Может быть, и Нонна. Какая разница? Пора и ему наконец остепениться.
— Ты сказал об этом Маше? — тихо спросила Устинья.
— Да нет пока. Хватит, он и так долго голову ей морочил. Правильно в народе говорят: нечего в калашный ряд со…
— Замолчи, — тихо, но решительно сказала Устинья. — И Маше ничего не говори. Пускай себе спокойно родит. А Дима, быть может, остепенится, став отцом.
Николай Петрович вопросительно посмотрел на Устинью, и она прижала к губам палец, призывая его молчать.
И Николай Петрович все понял. Усмехнулся, полез в шкаф за бутылкой водки и налил себе небольшую рюмочку.
— Ладно, чтоб все у Машки хорошо было, а остальное не наше дело, — сказал он, опрокидывая в рот рюмку. — Да, еще Павловский сказал, будто бы Толя собирается построить точно такой же дом, какой там был раньше, и на том же самом месте. — Он закурил сигарету и, увидев, как Устинья потянулась к пачке с «Мальборо», удивленно спросил: — С каких это пор ты стала дымить?
— Давно. Просто ты не замечал. С тех пор, как спалила тот дом. Он мне снится по ночам. Знаешь, Коля, иногда мне кажется, будто я сойду с ума.
— Ну, это ты брось. Лучше сходи-ка завтра к невропатологу, — растерянно бормотал Николай Петрович, уже не представлявший себе жизни без Устиньи. — Может, съездим отдохнем, когда из Приморья вернусь? В Карловы Вары или на озеро Балатон?
— Не поможет, — выдохнула вместе с дымом Устинья. — И потом я коречку не хочу бросать.
— Да, да, я совсем забыл. Когда у нее по плану?
— В самом начале мая. То есть недели через две. Господи, помоги, чтобы все у нее было хорошо. Она еще сама ребенок.
В наступившей тишине раздался резкий телефонный звонок. Устинья и Николай Петрович разом вскочили, но трубку схватила Устинья.
— Мамочка, — услышала она чистый и звонкий Машин голос. — Кажется, у меня началось. Но ты не волнуйся — Ян уже вызвал «скорую». Он хочет поехать со мной. — Маша вдруг громко вскрикнула, потом неестественно рассмеялась и сказала уже слегка испуганным голосом: — Яну не терпится увидеть своего тезку и дядю. Мамочка, скажи, это очень больно, а?..
В трубке раздались короткие гудки. Устинья несколько раз лихорадочно набирала Машин номер, но он был занят. Наконец она швырнула трубку на рычаг и кинулась в прихожую.
— Погоди, я с тобой! — крикнул из кухни Николай Петрович, понявший безошибочно, в чем дело. — Это… это очень опасно? — спрашивал он Устинью в лифте. — Нужно, чтобы ей сделали обезболивание. Я сам поговорю с главврачом.
— Она отказалась наотрез. И я ее понимаю — это может сказаться на ребенке. Ах, коречка, только бы с тобой было все в порядке, — едва слышно прошептала Устинья.
Калерия Кирилловна обратилась в адресный стол, где ей дали длинный список Соломиных М. С. Но она знала год, день и даже место Машиного рождения, и скоро список уменьшился до трех фамилий. Двоих она отсеяла, переговорив с ними по телефону. Устиньин номер упорно молчал, и Калерия Кирилловна, зная Машины причуды, решила навестить ее лично.
— Она в больнице, — сообщила открывшая ей дверь Женя. — У дочери осложнение после родов.
— У Маши, что ли? — Калерия Кирилловна всплеснула руками. — А я и не знала, что…
Но тут Калерия Кирилловна прикусила язык, ибо, обведя глазами прихожую, мгновенно сообразила, что это за дом, и вычислила безошибочно, что перед ней обыкновенная домработница, с которой следует держать ухо востро.
— А вы ей родственницей приходитесь? — поинтересовалась Женя и, получив утвердительный ответ, сказала: — Тогда пройдите в гостиную — скоро придет хозяин.
Калерия Кирилловна с молчаливым достоинством приняла предложение и, удобно устроившись на диване, крепко задумалась.
Судя по всему, Маша вернулась к мужу, который стал большой шишкой. Это очень, очень хорошо. Для нее, Калерии Кирилловны, кстати, тоже. Нужно обязательно попросить Николая Петровича, чтобы похлопотал об увеличении ее пенсии. Ну и чтоб крышу наконец залатали — течет прямо на обеденный стол, а управдом уже второй год пустыми обещаниями кормит. Все-таки она, Калерия Кирилловна, как-никак родная тетка его жены, заменившая ей в тяжелые годы отца и мать. Правда, добро нынче мало кто помнит, но Николай Петрович, как ей кажется, всегда был правильным человеком. Что ж, поживем — увидим.
