— Думаю, что да. Тем более коммунизм не вечен.
— Вот и я думаю примерно так же. — Тэлбот закурил сигарету и попросил официанта принести кофе по-неаполитански. — Наша пресса, напуганная коммунизмом, о котором знает не больше, чем мы с вами о цивилизации древних ацтеков, все сведения, поступающие из России, пропускает через специальный идеологический фильтр. Этому, кстати, мы научились у Сталина. Но его давно нет, а нынешняя Россия заслуживает, как мне кажется, иного обращения. Вы со мной согласны?
— Пожалуй, — сказал Анджей, прихлебывая обжигающе крепкий кофе.
— Я симпатизировал Хрущеву, но он меня быстро разочаровал, — продолжал Тэлбот. — Я считал его практичным человеком, а он вознамерился догнать Америку. И даже перегнать. Как ни странно, русские, мне кажется, верят этому всерьез. А сами продолжают сажать себе на шею все новых нахлебников. У русских, мне кажется, слишком много нахлебников.
— Польша никогда не была нахлебницей москалей, — вырвалось у Анджея. При этом его глаза недобро блеснули.
Тэлбот рассмеялся, откинувшись на спинку кресла.
— Мне нравится слышать такие речи от вас, мой дорогой космополит. Это говорит о том, что бесстрастность ваших репортажей происходит не от бесстрастности души, а от большого мастерства и также таланта. Я, признаться откровенно, не склонен доверять бесстрастным людям. — Тэлбот достал из внутреннего кармана пиджака пластмассовый конверт и протянул его Анджею. — Взгляните. Вам это может показаться интересным.
Перед Анджеем оказались три фотографии. С одной улыбался кудрявый белокурый мальчик лет шести. У него были умные, немного грустные глаза и ямочка на подбородке. Анджей машинально коснулся пальцем своего подбородка — на нем была точно такая же ямочка.
— Да, вы угадали, это ваш сын, — сказал Тэлбот, не спускавший взгляда со своего зятя. — Посмотрите на следующую фотографию.
Девочка была очень серьезна. Она надула свои пухленькие губки и, казалось, вот-вот расплачется.
— Она похожа на мою старшую дочь, которая осталась в России, — сказал Анджей и вспомнил маленькую Машку такой, какой она была накануне его ухода.
— Мой друг, она выросла и наверняка забыла отца, поэтому не стоит расстраиваться. Тем более что впереди вас ждет очень интересная работа. Но сначала взгляните на следующее фото.
Это была старая черно-белая фотография. На ней еще совсем юная Сьюзен обнимала хрупкого кудрявого юношу, чем-то похожего на него, Анджея, и он застенчиво улыбался ей в ответ.
— Они очень любили друг друга. — Лицо Тэлбота помрачнело. — Мне пришлось отправить Эдварда на фронт, хотя ему, как старшекурснику Йеля, полагалась отсрочка. Он погиб. Но я не виню себя в том. В Сью есть какая-то безудержность, которая меня очень пугает. К тому же она не признает никаких условностей. Эдвард во всем был покорен сестре. Я считаю, природа перепутала их пол. Надеюсь, мои внуки будут совершенно нормальными людьми.
— Ваши внуки будут стопроцентными американцами. — Анджей вздохнул и вернул Тэлботу конверт с фотографиями. — У гражданина мира не должно быть не только национальности, но и потомства тоже. Вы это хотите сказать?
— Нет, мой друг, на этот раз вы ошиблись. — Тесть протянул через стол руку и похлопал Анджея по плечу. — Напротив, я надеюсь на ваше участие в будущем этих двух крошек. Я, как вы понимаете, не вечен, ну а Сью… Кстати, она говорила вам, что провела несколько лет в психиатрической лечебнице?
— Да, она сказала мне об этом. На нее подействовала гибель брата.
— Может быть, и подействовала. — Тэлбот смотрел на бронзовых мужей над стойкой бара. — Я слышал, у Юлия Цезаря была эпилепсия. Надеюсь, в вашем роду все обстояло благополучно?
— Я не слишком интересовался своей родословной.
— Вы производите впечатление человека вполне нормального и даже уравновешенного. — Тэлбот сделал вид, что не обратил внимания на раздражение, прозвучавшее в ответе Анджея. — Сью превратилась в настоящую мужененавистницу. Боюсь, это уже начинает сказываться на детях. Разумеется, я мог бы снова отправить ее в санаторий куда-нибудь в Швейцарские Альпы, где она прошла бы курс соответствующего лечения, и я, очевидно, в конце концов, так и поступлю, но… — Тэлбот вдруг в упор и испытующе посмотрел на Анджея. — Детям нужен отец, — решительным тоном заявил он. — Настоящий. Родной по крови. Направляющий их каждую мысль и каждый шаг. Отец — пример для подражания. Вы могли бы стать им, если бы захотели.
— Но ведь Сьюзен…
— Сьюзен неизлечимо больна, — прервал Анджея Тэлбот и добавил почти шепотом: — Несколько дней назад она хотела утопиться в бассейне и утопить обоих детей. Хорошо, нянька заподозрила неладное, когда увидела, как она ведет их за руки в длинных белых рубашках. Она может в любую минуту совершить то, что задумала. Полагаю, вам не безразлична судьба собственных детей, — утвердительно сказал Тэлбот.
Анджей задумался. Дети… Разве он вспоминал когда-нибудь о том, что у него есть дети? Яна он совсем не помнит — его словно не было на свете. Он искренне радовался рождению маленькой Машки, потому что в то время был безумно влюблен в ее мать. Все прошло, куда-то делось, забылось. Забылось ли?..
— Я плохой отец, — сказал Анджей. — Я всегда был слишком занят собой.
— Ценю вашу искренность. Если бы вы ответили иначе, я бы вряд ли вам поверил. А сейчас… — Он взглянул на часы и поднялся из-за стола. — Поехали. Надеюсь, они еще не спят.
Теперь Анджей навещал детей каждый день. Он сидел в кресле на большой открытой террасе и смотрел, как его сын и дочь бегают друг за дружкой по мягкой коротко подстриженной траве газона или играют с большим добродушным ньюфаундлендом Тоби. Иногда мальчик неожиданно подбегал к нему и говорил:
— Daddy, Su and me want to go for a walk. Let’s go to the forest or to the lake
[7].
Он вставал, спускался по широкой белой лестнице на лужайку. Мальчик с девочкой брали его за руки, и они втроем чинно брели по хорошо ухоженным песочным дорожкам в сосновую рощицу или на берег лесного озера. Дети обычно не задавали ему никаких вопросов, и он молчал, погруженный в свои мысли.
Как-то Тэлбот сказал:
— Они к вам очень привязались. Няня говорит, что последнее время Сью, засыпая, спрашивает, придет ли завтра папа. А Тэд хвалился вчера за ужином, что его папа самый известный репортер во всей Америке. Вам приятно это слышать?
— Да, — не сразу ответил Анджей. — Но мне иногда кажется… да, мне на самом деле иногда кажется, что мое место мог бы занять любой другой мужчина.
— Ах, мой друг, опять это прилюдное обнажение собственной души. Мне кажется, это чисто славянская черта. — Тем не менее Тэлбот был явно доволен его ответом. — Я в свое время увлекался славянской литературой и обратил внимание на несколько существенных особенностей ваших соплеменников, очень отличающих вас от людей Запада. Ну, например, вы очень любите сослагательное наклонение. Как будто верите в обратимость времени. Еще вы склонны анализировать каждый свой поступок и ругать себя за то, что поступили именно так, а не иначе. Кажется, об этом писал еще Чехов. Мой друг, все случилось именно так, как случилось. Дети вас полюбили. Вы тоже их скоро полюбите, уверяю вас.
