— Нет, не боюсь.
— Тогда пошли в «Националь». Там, по крайней мере, за нами будут наблюдать капитаны и майоры, а не всякая шан-тра-па. Я правильно произнес это смешное русское слово? — Анджей рассмеялся. Маше почудились знакомые интонации в его смехе, она нахмурила брови, что-то припоминая. Но ниточка, за которую она было ухватилась, оборвалась. — Наверное, мне пора представиться. Эндрю Смит, писатель, журналист, бездельник, состоятельный американец ну и так далее.
— Но почему вы так здорово говорите по-русски? Даже почти без акцента? — спросила Маша, пытливо вглядываясь в лицо Анджея.
— О, это долгая и грустная история. Быть может, когда-нибудь я расскажу вам ее. Или подарю роман, в котором пытаюсь ее описать. Love story
[8], необычная своей обычностью и заурядностью. И тем не менее оказавшая влияние на всю мою дальнейшую судьбу. Боюсь только, у меня нет склонности к автобиографическому жанру, и вам придется читать между строк. Маша, Мария, — сказал он вслух и почему-то очень смутился. — Так зовут мою героиню. Я понял, что мне никуда не уйти от этого имени после того, как увидел вас.
Отныне, выходя из подъезда консерватории, Маша всегда искала его глазами и сразу находила. Он поднимался ей навстречу, они бродили переулками, потом заходили куда-нибудь выпить кофе.
Они давно перешли на «ты», часто говорили по-английски, причем это получалось непроизвольно — случалось, то либо иное понятие легче было выразить по-английски. Темой их разговоров почти всегда было искусство и прежде всего музыка. У них оказались очень похожие вкусы и привязанности, хотя разница в возрасте придавала им различные оттенки, и это тоже было интересно обоим. Своей личной жизни Маша в разговоре не касалась — рассказывать об отношениях с Димой было неинтересно, да и смысла в этом не было никакого. Она сказала, что у нее есть муж и сын, и призналась не без смущения, что с недавних пор первое место в ее жизни занимает не семья, а ее пение.
— Это говорит о том, что тебе суждено достичь больших успехов на поприще искусства, зато в жизни ты останешься неприкаянной, — сказал Анджей. — Середины не бывает. Ни один даже самый тонкий и любящий мужчина не захочет смириться с тем, что его любимая женщина не отдает ему себя целиком. Увы, мы неизлечимые эгоисты.
— Это я знаю. Ну и пускай. Было время, когда я считала главным смыслом жизни любовь.
— Теперь ты больше не считаешь так, — утвердительно сказал Анджей. — Но тот парень, который ждал тебя в день нашего знакомства возле памятника Чайковскому, любовь считает единственным смыслом этой жизни — я понял это по тому, как он на тебя смотрел.
Маша промолчала. Ей не хотелось говорить о Яне с этим американцем — это казалось чуть ли не предательством. Ян сейчас в открытом море, а она читала в какой-то книге, что о моряках, которые в плавании, нельзя говорить вслух. И Маша верила безоговорочно в то, что прочитала, — ведь оно касалось Яна.
— Скажи честно, а ты бы ревновал свою женщину к сцене? — спросила Маша и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.
— Да, если бы ею была ты, — неожиданно для себя сказал Анджей.
В тот вечер он застал дома Лелю, свою квартирную хозяйку. Она сидела на кухне с хипповатым мужчиной неопределенного возраста. На столе стояла наполовину пустая бутылка коньяка, рюмки, ваза с фруктами.
Мужчина привстал, коротко пожав Анджею руку, буркнул при этом: «Сутягин», — и, кашлянув в кулак, опустился на табуретку.
— Это мой друг детства, — пояснила Леля, кокетливо поведя покрытыми вязаной шалью плечами. — Любит хороший коньяк, живопись, антиквариат…
— И красивых женщин, — докончил фразу Сутягин. — Мистер э…
— Зовите меня Эндрю, — сказал Анджей.
— Вы говорите по-русски лучше меня, — изумился Сутягин.
— В этом нет ничего удивительного — он заслан сюда ЦРУ, — сказала изрядно подвыпившая Леля и положила голову Анджею на плечо. — Но он свой в доску. Я на него изредка постукиваю куда надо, а он меня за это даже отблагодарить не хочет. Эндрю, может, ты, того, педрило, а?
— В некотором роде да, — сказал Анджей и сделал большой глоток из рюмки. Он почему-то подумал, что еще ни разу не испытал желания интимной близости с удивительной девушкой — Машей, с которой так сроднился душой.
— Да брось, пожалуйста, заливать! — Леля шутливо ткнула его под ребра кулаком. — Ладно, я не в обиде. Так даже интересней — первый в жизни мужик не делает обычных заходов. Ай да Лелька, ай да стерва. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Знаешь эту русскую пословицу, Эндрю?
Анджей кивнул, думая, разумеется, о своем.
Сутягин посмотрел исподлобья на Лелю, потом осторожно перевел взгляд на Анджея. Обратил, разумеется, внимание, что иностранец одет с той легкой изящной небрежностью, которая свойственна лишь по-настоящему состоятельным людям из закордонного мира. Наверняка путешествует через депутатскую комнату, как все VIPы
[9], а, значит, таможенные барьеры не для него. Это стоит иметь в виду. Тем более что Лелька еще не расплатилась за Фалька и венецианскую вазу.
Они распили еще одну бутылку. Леля заснула прямо на табуретке, и Сутягин отнес ее в спальню. Он вернулся на кухню до того, как Анджей успел скрыться в своей комнате.
— Я с ней никогда не спал. Честно тебе говорю, — заплетающимся языком произнес Сутягин. — Не в моем она вкусе, к тому же на самом деле стучит. Тебе знакомо это выражение, а? — Сутягин постучал костяшками пальцев по столу. — Это в нашей стране как азбука Морзе. Беспроволочный телеграф. Тук-тук-тук — и человек в кутузке, еще тук-тук-тук — и… Как поется в песенке: «Сегодня парень в бороде, а завтра где? В эн-ке-ве-де, свобода, брат, свобода». Да и в сексуальном плане она наверняка из себя ничего не представляет. Бородка с дыркой — и все. Черт побери, в этой треклятой дыре, названной одним нашим сумасшедшим поэтом шестой частью земли, под сексом подразумевают обычное спаривание особей женского и мужского пола, причем с непременным условием, чтобы для этих целей использовались исключительно органы, предназначенные дурой-природой для воспроизведения человекоподобных макак. А попробуй засунь эту самую палку да не в ту дырку, как на тебя тут же — тук-тук-тук, и… — Сутягин присвистнул, взмахнул рукой и чуть не свалился с табуретки. — Надеюсь, у вас, в Америке, с этим делом повеселей и посвободней. Что скажешь, старина?
Анджей пожал плечами. Его и раньше никогда не волновали разговоры на сексуальные темы, более того, он их обычно избегал, ибо ни в одном из тех языков, которые знал, не было слов и выражений, способных передать адекватным образом происходящее в постели между любящими друг друга мужчиной и женщиной. Теперь же, когда он думал о своем романе, о Маше, снова о романе (безумие какое-то — она силой ворвалась на его страницы, и он испытывал огромное наслаждение, описывая ее ноги, пальцы рук, волосы, ямочки на щеках), секс казался ему чем-то далеким и чуждым. Ведь под сексом обычно подразумевают утоление плотских потребностей. Ну а как, интересно, называется утоление потребностей души? И можно ли их когда-нибудь утолить?..
