Анджей печально усмехнулся и, схватив со стола стаканчик с джином, залпом выпил его.
— Нет, сэр, не принадлежите. Вас, вероятно, очень любят женщины, но и вы наверняка умеете их любить.
— Увы, я любить не умею. Я бросаю тех, кого люблю, потому что боюсь разочарований. Я люблю начало, но ненавижу конец. Каждой любви рано или поздно приходит конец.
— Но я бы ни за что не смог бросить девушку, которая любит меня и которую люблю я, только потому, что любовь, как вы говорите, не вечна. Пускай когда-то потом я разочаруюсь в этой любви, но, уж поверьте мне, я получу от нее все возможные и даже невозможные наслаждения.
Глаза Франческо ярко блеснули, и Анджей невольно отметил, как он красив.
— Ладно, мой дорогой флибустьер, ты заронил в мою душу зерно сомнений, а следовательно, раздумий, — сказал Анджей, поднимаясь из-за столика. — Тем более что я… Черт, а ведь я даже ни разу не позвонил ей! Франческо, как ты думаешь, сейчас еще не поздно позвонить в Москву? Там… да, там восемь утра. Ты не знаешь, из этого бара можно связаться с Россией?..
Телефонистка соединила его с Москвой ровно через семь минут. Сонный мужской голос ответил, что Маша уехала.
— Вы не могли бы сказать мне — куда? — взволнованно спрашивал Анджей, чувствуя, как вспотела ладонь с телефонной трубкой. — Мне обязательно нужно знать, где она. Понимаете, это очень важно.
— Вы кто? — зевнув, поинтересовался мужчина.
— Я… импресарио из офиса Сола Юрока, — придумал на ходу Анджей. — Понимаете, она нужна мне срочно для подписания…
— Так бы сразу и сказали, — не дал договорить ему мужчина. — Моя жена улетела на конкурс в Рио-де-Жанейро.
— Когда? — нетерпеливо спросил Анджей.
— Вчера. Думаю, она еще в воздухе. Вы, между прочим, отлично говорите по-русски.
— Спасибо, — машинально сказал Анджей, повесил трубку и на какую-то долю секунды спрятал в ладонях лицо. — Франческо, за сколько дней мы сможем доплыть до Рио? — спросил он и вдруг крепко схватил капитана Грамито-Риччи за плечи. — Команда на месте? Что же мы стоим? Отплытие в десять ноль-ноль по местному времени.
— Есть, сэр, — радостно отозвался итальянец.
— Кто вы? — спросила по-английски Маша, натягивая до самого подбородка одеяло.
— Друг вашего друга. Прошу вас, не кричите. Ради Эндрю Смита.
Человек уже стоял в комнате. Маша видела в лунном свете, как блестят его глаза.
— Но почему?..
— Потому что он тяжело болен, — ответил незнакомец. — Прошу вас, поедем со мной. За углом нас ждет такси.
— Почему я должна вам верить?
Маша вскочила с кровати и теперь стояла лицом к незнакомцу.
— О, вы так… — Он хотел сказать «красивы», но вместо этого в смущении отвел глаза. — Вы так чудесно пели арию Леоноры. Я бы на месте жюри за одну эту арию дал вам золотую медаль. Разумеется, вы можете мне не верить, потому что у меня на самом деле нет никаких доказательств. И проник я в ваше окно по веревочной лестнице.
— Что с Эндрю? — спросила Маша.
— Приступ лихорадки. Думаю, он подцепил ее еще во Вьетнаме. Здесь очень нездоровый климат. Одевайтесь же, синьорина, прошу вас. Таксист не будет ждать нас вечно.
— Но я… у меня завтра третий тур, — растерянно бормотала Маша.
— Знаю. И вы должны выспаться, иначе ваш голос не будет звучать. Я понимаю вас, синьорина. К тому же Эндрю не сдержал своего обещания и не позвонил вам в Москву. Простите его, если можете.
Маша лихорадочно соображала. Она чувствовала, что этот высокий красивый парень в белом костюме моряка говорит правду. Ее сердце больно сжалось при одной мысли о том, что Эндрю болен. Вмиг забылись страдания и обиды. Но завтра вечером ей петь сложнейшую программу. «Любовь или искусство, — пронеслось в голове. — Любовь…»
— Отвернитесь. Мне нужно переодеться, — решительным шепотом велела Маша.
Шлюпка слегка покачивалась на волнах прилива. Над заливом висела большая луна. Маша сидела рядом с Франческо, который заботливо укутал ее пледом и даже подложил под ноги бутылку с горячей водой. И все равно она дрожала — впереди была неизвестность. Она знала наверняка, что привычной жизни пришел конец. Это путешествие на шлюпке по освещенной сумасшедшей желтой луной глади залива Гуанабара казалось ей сейчас переходом в иную жизнь.
— Я доставлю вас назад, не бойтесь, — говорил Франческо, словно прочитав ее мысли. — Еще до того, как вас хватятся. Эндрю рассказывал мне — за всеми русскими следят. — Он наморщил лоб. — Я не помню, как называется эта служба… Ну, что-то вроде нашего ФБР. Он даже показал мне этих людей, когда мы слушали вас на первом туре. Мы успели к вашему выступлению, хотя и попали в шторм возле Форталезы.
— Почему он не пришел ко мне в артистическую? — недоумевала Маша.
— Он боялся потревожить вас. Он говорит, для вас очень важно выиграть этот конкурс. Вы выиграете его, синьорина.
Маша вздохнула.
— Теперь уже наверняка нет, — едва слышно сказала она. — Но я, кажется, совсем об этом не жалею.
Анджей почувствовал приближение болезни еще с утра предыдущего дня. Обливаясь потом, он сидел во взятой напрокат машине, из окна которой следил за входом в репетиционный зал, откуда вот-вот должна была выйти Маша. Он ни в коем случае не собирался обнаруживать себя, а потому низко надвинул на лоб шляпу.
Она вышла с нотами под мышкой. Тут же ослепительно блеснула молния и раздался сухой треск грома. В Рио был сезон ливней и ураганов.
Он медленно ехал вдоль обочины, не опасаясь привлечь ее внимания — на бульваре, несмотря на дождь, было людно. Маша шла широким размашистым шагом, раскрыв над головой ярко-красный с золотыми якорями зонтик. До отеля минут семь пешком, не больше. Она обернется, когда будет входить в стеклянную дверь «Пэрэдайза». И тогда он снова увидит ее лицо.
У него все кружилось перед глазами, сливаясь в одно большое пестрое пятно. На какое-то мгновение он потерял сознание, провалившись в скользкую черную яму. Привел в чувство пронзительный сигнал сзади. Мотор его «ситроена» заглох и больше не хотел заводиться. Вероятно, намокли свечи.
Анджей вылез из машины и сразу промок до нитки — дождь теперь лил как из ведра. Он машинально поднял руку, и в то же мгновение перед ним остановилось ярко-оранжевое такси.
— Отель «Пэрэдайз», — сказал он водителю и рухнул на переднее сиденье.
Маша действительно обернулась, прежде чем войти в стеклянные двери отеля. И едва заметно улыбнулась кому-то невидимому. Он снова провалился в скользкую черную яму.
— Вам плохо, сеньор? — спросил на ломаном английском водитель.
— Нет, нет, все в порядке, — пробормотал Анджей и затряс головой, пытаясь разогнать обступившую со всех сторон вязкую муть. — Мне хорошо. Она, оказывается, жива. Мне солгали. Представляете, мне солгали, будто она погибла…
