— Звонил Франческо, — сказала Лючия. — Откуда-то из Колумбии — забыла, как называется это место. Просил передать, что желает тебе успеха и очень тебя любит. Мария… — Лючия всхлипнула. — Ты такая талантливая, такая… великолепная… ты… ты… Мы скоро станем тебе не нужны.
Она разрыдалась.
Потом все куда-то делись, и Маша осталась одна в своей гримерной. Она сидела возле зеркала, не в силах поднять руки и разгримироваться. На нее глядело изможденное страданиями и смертельной болезнью лицо Виолетты. Ее била дрожь, болела грудная клетка. «Виолетта умерла от чахотки, — пронеслось в голове. — Но я же не она, а Маша, Мария Грамито-Риччи…»
— Встряхнись же, Мария. Тебе нужно жить, чтобы петь, — вслух сказала она. — И петь, чтоб жить, — добавила чуть тише. — Сегодня, кажется, ты сделала первый маленький шаг к достижению своей цели. Но до нее тебе еще идти и идти… Она увидела в зеркало, как открылась дверь и в комнату вошел молодой человек, который стоял возле стены.
— Кто вы? — спросила Маша у отражения в зеркале. — Вы похожи на настоящего Альфреда. Ради вас можно бросить все и… Ах, не слушайте меня Бога ради, — спохватилась она. — Во мне все еще звучит музыка Верди.
Молодой человек подошел совсем близко и улыбнулся ей в зеркало.
— Меня зовут Бернард Конуэй. Мы с вами уже встречались, но нас тогда не удосужились друг другу представить. Миссис Грамито-Риччи, я поздравляю вас с настоящим большим успехом.
Маша расхохоталась и поняла, что близка к истерике.
Она зажала рот рукой и испуганно посмотрела в зеркало. Оттуда ей все так же дружелюбно и приветливо улыбался Бернард Конуэй. У него было невозмутимо спокойное лицо.
— Все в порядке, Мария Джустина, Маджи. Можно, я вас буду так называть? Так звали мою покойную мать. Я сейчас уйду, потому что сегодняшний успех вы должны отпраздновать в кругу родных и близких вам людей. Но мы с вами еще увидимся, правда? До скорой встречи.
Он помахал ей рукой.
Маша обернулась и увидела, как за Бернардом Конуэем захлопнулась дверь.
Казалось, в этом небольшом итальянском ресторане собралась половина Нью-Орлеана. Его хозяин, синьор Сичилиано Джиротти, бегал по залу, добродушно покрикивая на официантов и собственноручно разливая по бокалам шампанское.
— Прекрасная синьора, вы гордость и любимица всего нашего города, — начинал он каждый свой тост и смотрел на Машу повлажневшими от восторга и умиления глазами. — В этом ресторане пел сам великий Марио Ланца. Я был тогда мальчишкой, но мой отец рассказывал, что Марио очень любил ризотто с грибами и розовую «Этну». Ах, синьора, как же вы пели! Особенно это. — Сичилиано выпятил толстый живот, задрал подбородок и запел высоким чистым тенором: «Addio, del passato bei sogni ridenti»
[18].
Маша сидела в центре большого стола в окружении близких родственников. Она была в тонком шелковом платье кремового цвета и совсем без грима. Кружилась голова, хотя она выпила всего полбокала шампанского.
— Скушай чего-нибудь, очень прошу тебя, — умоляла свекровь.
— Отстань от нее, Аделина! — во всеуслышанье приказал жене Джельсомино. — Девочке нужно прийти в себя.
— Сначала ей нужно поесть, — громко возразила Аделина. — Она похудела за эту неделю на несколько фунтов. И стала бледная, как эта чахоточная Виолетта. Я очень боюсь за ее здоровье.
— Черт побери, да замолчи же ты наконец! У девочки фигура кинозвезды, а вот вы все расплылись и превратились в настоящие кули с мукой. Это от безделья, — сделал безапелляционный вывод синьор Грамито-Риччи. — Наша Мария работает как вол. Вот кто прославит на весь мир нашу славную фамилию.
Он наклонился и звучно поцеловал Машу в щеку. Она улыбнулась в ответ и благодарно похлопала Джельсомино по руке.
— Я предлагаю выпить за моего брата Франческо, — подала голос сидевшая напротив Лючия. — Если бы не он, мы бы никогда не познакомились с Марией. Так бы и сидели в своем пруду, как довольные сытые караси, смотрели на мир через экран телевизора, ходили в кино, в гости, старели, дурнели, толстели…
— Можно подумать, после того, как Мария стала оперной примадонной, ты похудеешь хотя бы на два фунта, — насмешливо заметила Габриэла, кузина Лючии и Франческо. — Наоборот, будешь ходить с ней по банкетам и приемам и станешь такой же толстой, как тетя Аньезе. Дядя Массимо говорит, она три раза присаживается отдыхать, когда идет из спальни в туалет.
Маша улыбалась одними губами и думала о своем. Ей было хорошо среди этих людей — ближе них у нее не было никого. Они любили ее как свою, теперь еще и восхищались ею. Благодаря им она достигла успеха.
Уроки вокала стоили очень дорого, но дружная семья Грамито-Риччи решила на семейном совете, что их невестка обязательно будет петь на сцене. Почти год она брала уроки у маэстро Дззаватини, некогда певшего на сцене «Ла Скала». Это он помог ей избавиться от тремоляции, открыв секреты дыхания, известные только очень опытным артистам старой школы бельканто. Он сказал, что у Маши уникальный диапазон — две с половиной октавы — и посоветовал обратить внимание на centrale, то есть средний регистр. Потом наступил день, когда маэстро заявил, что научил ее всему, что знал сам, и считает их дальнейшие занятия напрасной тратой времени и денег. Он сообщил ей имя педагога в Хьюстоне, сам позвонил ей по телефону и попросил прослушать Машу.
Джин Линдсей пела когда-то в «Метрополитен» и даже снялась в нескольких фильмах. Она обучала Машу главным образом драматическому искусству, разучивая с ней оперные партии. Джин свела ее с несколькими импресарио, и Маша получила предложения выступить в заглавных партиях известных опер. Для премьеры она выбрала Нью-Орлеан и «Травиату». И теперь нисколько об этом не жалеет.
Она подумала о Бернарде Конуэе, и ее улыбка сделалась чуть шире. Он казался существом из другого мира. И это так и было — Маша вдруг вспомнила, где его видела.
За несколько месяцев до рождения маленькой Лиз — она родилась ровно через год после их бракосочетания на острове — у них с Франческо начались напряженные времена. В этом были виноваты оба: Маша ушла в себя, словно затворившись от всего мира, и не позволяла Франческо к себе прикоснуться, он, обладая пылким южным темпераментом, очень страдал и нервничал. То и дело между ними вспыхивали мелкие ссоры, после которых Маша горько плакала и еще больше уходила в себя. Аделина и Лючия безоговорочно приняли ее сторону, и Франческо, который в то время был без работы, другой раз допоздна засиживался в баре по соседству. К счастью, скоро подвернулась хорошая работа — техасский нефтяной магнат набирал команду на свою прогулочную яхту с романтичным названием «Прекрасная Изольда». Прочитав объявление в газете, Франческо тут же обратился в его нью-орлеанский офис и был принят на работу. Через три дня яхта отплывала из Хьюстонского порта. Маша непременно захотела проводить мужа — она вдруг поняла, что будет очень по нему скучать.
