Вскоре, 10 сентября 1943 года, в ответ на свержение Муссолини немцы захватили Рим, и на этот раз потребовалось выручать самого Ковача. Гестапо мгновенно составило планы по избавлению Рима от его двенадцати тысяч еврейских жителей, которые при Муссолини чувствовали себя в относительной безопасности. 16 октября в рассветных сумерках план привели в действие. Гестаповцы вторглись в еще спящее еврейское гетто рядом со старым римским театром Марцелла и к концу операции увезли более тысячи двухсот евреев на грузовиках. В последующие дни гестапо, вооружившись списком имен и адресов, рыскало по улицам Рима, забирая оставшихся евреев города.
Имя и адрес Ковача, никаких сомнений, фигурировали в этом списке, поэтому визит гестапо был вопросом дней. Однако Альберт успел опередить нацистов – он дал Ковачу и его семье иммунитет от гестапо в виде “письменного заявления о том, что Ковач является его личным врачом, что он, Геринг, бывает в Риме очень часто, нуждается в его постоянной заботе и желает, чтобы Ковачам не причиняли никаких неприятностей”. Озабоченный тем, что гестапо поживится за счет его мебели, “Геринг дал ему документ о том, что вся мебель в квартире принадлежит лично ему”.
[104] В “списке тридцати четырех” Ковач указан под четырнадцатым номером.
Сразу после освобождения Рима союзниками 5 июня 1944 года Ковач был допрошен майором Ф. Данлопом из британского Управления специальных операций (SOE), и в конце допроса он приложил отчет о своем друге Альберте Геринге с перечислением всех его вышеупомянутых благодеяний и актов неповиновения. SOE, созданное в июне 1940 года директивой Черчилля, чтобы “заставить Европу запылать”, являлось тайным вооруженным подразделением, задачей которого было устанавливать связи с местными партизанами и помогать в шпионаже и саботаже на вражеской территории. Другими словами, его миссией было максимально осложнять жизнь Гитлеру. В случае, о котором идет речь, в июне 1944 года они проводили консультации с живущими в Риме венграми, являвшимся членами вновь созданного Общества свободных венгров. Венгрия была только что, в марте, полностью оккупирована немецкими войсками, и SOE искало людей со связями или информацией, которые могли бы оказать им помощь на этой территории.
Ковача посчитали идеально соответствующим этим требованиям, когда он поведал, что его брат – радикальный социалист/антифашист, вовлеченный в подпольное социалистическое движение “низкоквалифицированных промышленных рабочих и интеллектуалов леводемократических убеждений” – тогда подозревали, что у этого брата есть какие-то связи с венгерским сопротивлением.
[105] Информация Ковача сама по себе должна была вызвать заинтересованность, но я не сомневаюсь, что именно неправдоподобное приложение к протоколу допроса заставило майора Данлопа пролить свой кофе. Ему, наверное, было трудно представить, что брат рейхсмаршала оказался способен на такие человеколюбивые поступки. В результате он лишь пометил, что “отчет должен быть тщательно расследован”.
[106] Если бы SOE вообще взялось за такое расследование, им не пришлось бы копать слишком глубоко. Они могли бы закрыть дело в считаные дни – и, возможно, уберечь Альберта от более чем двух лет заключения и допросов сначала у американцев, потом у чехов, – просто поделившись информацией со своими же военными.
Майор Фрэнк Шорт, который с началом Второй мировой вернулся на службу в Корпус королевских инженеров в Каире, перед тем жил в Вене со своей австрийской женой-балериной и руководил австрийским филиалом Bickford & Co AG, компании, принадлежащей Леонарду Бикфорд-Смиту. Основанная в 1930-е годы и поглощенная гигантским химическим конгломератом Imperial Chemical Industries, компания Bickford & Co AG выпускала “зажигательные шнуры и застежки-молнии”, применявшиеся в изготовлении взрывчатки.
[107] Неизвестно, подружился ли Альберт с Шортом по работе, будучи представителем Юнкерса, или через общих знакомых в венском высшем обществе. Также неизвестно, что именно, человеческие качества Альберта, его профессиональный опыт или сходство в политических позициях, заставило Шорта в 1936 году предложить Альберту роль торгового представителя Bickford & Co AG. Известна лишь причина поспешного назначения Альберта президентом компании в 1939 году: аншлюс и угроза преследований в отношении еврейской жены Шорта, которые потребовали активного вмешательства Альберта.
Эту семью Альберт выручил тем, что помог им бежать из Вены в Каир, а затем защитил финансовые интересы Шорта, формально переписав на себя его компанию на все время грядущей войны. Альберту не только удалось отразить попытки нацистских промышленных стервятников завладеть иностранной фирмой – в конце войны, передавая бизнес обратно Шорту, он смог “показать прибыль за все шесть лет своего руководства”.
[108] Стоящий под номером двадцать девять, Шорт является единственным британцем в “списке тридцати четырех”.
* * *
В Италии в начале 1939 года Альберт постепенно открывал для себя то, что все фашистские диктатуры обходятся с киноиндустрией совершенно одинаково. Ему опять пришлось напяливать клоунский костюм, рисовать на лице фальшивую улыбку и показывать трюки, угодные очередному министру пропаганды. Несмотря на это, Альберт все равно получал удовольствие от своего кратковременного пребывания в Италии. Ему нравился крепкий итальянский кофе и, конечно же, итальянское вино. И он ничего не имел против местной культуры расслабленного досуга. Самое главное, он мог спокойно греться на теплом итальянском солнце, отгоняющем тени его брата и всех связанных с ним нацистских злодеяний… по крайней мере, до поры.
* * *
Прокручивая в уме интервью, я вспоминаю последнюю реплику Кристин: “Это похоже на историю Спилберга. Вы знаете… как же назывался фильм… “Список Шиндлера”. Та же самая история. Потому что было много людей, помогавшим евреям. Неправда, что никто не помогал”. Но почему они занимались этим? Оскар Шиндлер впервые начал эту игру, имея в виду прибыль, но у него быстро появились гуманистические мотивы, и он вышел из нее еврейским спасителем. Софи и ее брат Ганс Шолль, члены подпольного движения сопротивления “Белая роза”, были казнены за распространение антивоенных и антинацистских листовок в Мюнхене. Ими двигали религиозные убеждения или мужество юношеского идеализма. Рауль Валленберг, шведский заступник, который спас жизнь более чем пятнадцати тысячам венгерских евреев, неожиданно для себя очутился в самом центре холокоста, и действовать его заставили, возможно, его скандинавские, гуманистические корни.
В 1973 году двое специалистов по социальной психологии из Принстонского университета провели исследование притчи о добром самаритянине – иными словами, альтруистического поведения – в отношении разных ситуационных переменных и религиозности. Они обнаружили, что самым главным фактором поведения по образцу доброго самаритянина являлась не религиозность и не номинальное желание помочь ближнему, а субъективно воспринимаемые издержки вмешательства. Экспериментальная группа состояла из студентов-теологов, многие из которых учились на священников и, таким образом, скорее должны были продемонстрировать альтруистическое поведение. Экспериментаторы попросили каждого участника выступить с речью на разные приличествующие духовенству темы, в том числе о добром самаритянине, в соседнем лекционном здании. По дороге туда каждому из них встречался актер, изображающий человека в бедственном положении. Перед уходом им говорили, что они либо опаздывают, либо имеют достаточно времени в запасе перед началом лекции. Из первых только 10 % остановились, чтобы помочь, тогда как среди последних их было 63 %. Более того, многие из испытуемых, хотевших успеть прочитать речь, посвященную не чему иному, как притче о добром самаритянине, в спешке буквально перешагивали через человека в беде.
[109]
