* * *
Мы с Дастином минуем внешние ворота замка, как раз когда начинают звонить колокола ближайшей церкви. При входе нас встречают ветхая будка билетера и киоск с картинками мороженого. Территория замка по-зимнему тиха. О жизни напоминает лишь карканье воронов, гнездящихся на центральной башне. Мы продвигаемся дальше по брусчатой дороге, пока не приближаемся к главным воротам, на которых красуется табличка с адресом замка – выгравированный в камне средневековый щит.
[9]
Еще от одних ворот заасфальтированный въезд с двумя флагштоками по краям ведет к зданию, в котором когда-то, видимо, проживали Геринги, а теперь расположился отель “Фельденштайн”: три этажа эклектической архитектуры, болотно-зеленый фасад, сводчатые оконные переплеты белого цвета, терракотовая черепица и ярко-красная парадная дверь, которая кажется позаимствованной с фабрики Вилли Вонки. Не представляя, что нас ждет по ту сторону, я поворачиваю ручку двери.
Нас встречает овчарка с оскаленной пастью. Рычание взрывается оглушительным лаем. Тут же из глубины коридора раздается не менее враждебное гавканье на франконском наречии. Вслед за голосом объявляется его владелец – громоздкий мужчина, который совсем не рад нашему визиту. В неудачной попытке скрыть очевидное недовольство он с усилием натягивает улыбку “как на школьном фото”. Мы спрашиваем, открыты ли они и можно ли поужинать. После секундного промедления он выдавливает: “Natürlich, конечно. Проходите сюда”.
Новый зал, в который он нас заводит, – это какое-то логово неистового чучельника: бессчетные рога, свисающие со стен головы серн, набитые фазаны, для разнообразия дополненные тропическим попугаем, стервятником и совой в стеклянных витринах. Здесь же оружие, которым добыто все это мертвое великолепие: арбалеты, пики, мечи, щиты и даже целый комплект доспехов. За исключением компании Людвига II и Иисуса мы ужинаем в одиночестве. Треск горящих дров, раздающийся с другого конца зала, периодически нарушает тишину этого склепа. Из страха оскорбить всеобщий покой наш разговор принимает форму перешептывания: мы в основном обсуждаем странность окружающей обстановки и придумываем, как выудить информацию из нашего севернобаварского хозяина. Странное становится и вовсе сюрреалистическим, когда из колонок, размещенных на головах статуэток монахов, внезапно раздается бравурная духовая музыка с отдаленно средневековым мотивом, а после – саундтрек “Храброго сердца”.
Наш хозяин периодически показывается в зале, и каждый раз мы пытаемся занять его разговором о погоде или городке. Он отделывается от нас чем-нибудь односложным и идет заниматься своими делами. Дверь снова открывается, но на этот раз в нее входит молодая официантка с пучком белокурых волос и приветливой улыбкой. Происходит преображение: понатыканная повсюду живность больше не пронзает нас леденящими взглядами, бухающая недокельтская музыка больше не раздражает так сильно. Обстановка становится уютней. Мы чувствуем, что нам рады. После обмена любезностями с официанткой мы узнаем, что угрюмого хозяина зовут герр Бетцельд, и это тот самый человек, которого я должен, хотя совершенно не горю желанием, расспросить о прежних знаменитых обитателях замка.
Герр Бетцельд оказывается столь же немногословным насчет Альберта Геринга, как насчет всего остального. Он даже заявляет нам, что никто в городке – и, если на то пошло, во всем мире – ничего об Альберте не знает. Обогатившись этой информацией, мы благодарим его и отправляемся в центр города, чтобы найти место для ночевки и проверить, насколько он прав.
* * *
В современной Намибии, в центре ее столицы Виндхук, указатель с надписью “улица Геринга” более столетия стоял на одной из главных транспортных артерий города. Знак был одним из немногих вещей, напоминавших о пяти годах, во время которых эта часть юго-западной Африки между реками Оранжевой и Кунене находилась под властью рейхскомиссара Генриха Геринга. В сопровождении канцлера (герр Нельс) и шефа полиции (герр Гольдамер), но без фрау консул – Фанни Геринг находилась в Германии, вот-вот готовившаяся родить своего первенца Карла Эрнста, – Генрих Геринг в сентябре 1885 года высадился в Уолфиш-Бей.
[10] Он прибыл в Африку с определенной коммерческой миссией, весьма нелегкой: добиться от местных жителей, а именно от племен гереро и нама, заключения с Германией договоров о протекторате. Это было нужно для того, чтобы частные немецкие торговые компании могли эксплуатировать богатые ресурсы этой земли, а лютеранские пасторы – насаждать слово Божье, не боясь получить копье в спину. Единственная проблема заключалась в том, что товар, привезенный Генрихом на продажу, пришелся не очень по вкусу местному потребителю. Более того, африканцам настолько претила сама идея протектората, что они регулярно нападали на германские торговые посты, в том числе на поместье Геринга.
Это обстоятельство вместе с невыносимой жарой и недостатком воды плохо сказалось на Фанни, которая вместе с новорожденным Карлом Эрнстом воссоединилась с мужем в Африке. Ее здоровье было еще больше подорвано рождением второго ребенка, Ольги, которое чуть не стоило ей жизни. Однако заботами молодого австрийского врача с аристократической приставкой “фон” Фанни удалось выжить, чтобы произвести на свет еще двух, более знаменитых Герингов. Доктор Герман фон Эпенштайн не отходил от ее постели день и ночь, изредка ловя взгляд этих гипнотизирующих голубых глаз. Он был влюблен. И когда она наконец очнулась под заботливым взором своего спасителя, увлечение стало взаимным.
[11]
Перед угрозой быстрого конца своей едва начавшейся дипломатической карьеры Генрих решил временно отказаться от первоначального мягкого подхода и заняться более агрессивной сбытовой политикой, а именно пустить в ход имперский военный корпус при поддержке местной полиции, составленной из сочувствующих ему местных жителей. Как только порядок был восстановлен, Генрих вернулся к старой, ненасильственной модели колониального управления. Он не разделял отношения к “дикарям”, распространенного в цивилизованной Германии. Он считал представителей коренного населения такими же людьми, к которым следует относиться соответственно, и это мнение полагал обязательным для своих подчиненных
[12].
[13] Таким образом, импорт пряников начал обгонять импорт кнутов. Имперское ухо училось быть внимательным: принуждение сменялось дипломатией, соглашения с крестами вместо автографов стали реальностью. Отношения между колонизаторами и колонизуемыми начали превращаться в чуть ли не дружественное сотрудничество. После пяти лет службы Генриха на посту рейхскоммисара в Юго-Западной Африке территория под немецким суверенитетом приросла на пятьсот миль вглубь материка.
[14]
