В обоих замках он нередко устраивал званые ужины. Причем это были не обычные официальные приемы в вечерних туалетах – у Эпенштайна они имели все признаки средневековых пиршеств. Он одевал челядь в старые придворные мундиры, перемены блюд объявлялись звуком охотничьего рога, пища и вино подавались в изобилии, и все это веселье сопровождалось игрой целого войска менестрелей. Если спивающийся, практически выживший из ума Генрих не получал приглашения на подобные пирушки, Фанни Геринг часто играла роль хозяйки вечера, иногда до самого завтрака. Когда Эпенштайн приезжал к Герингам в Фельденштайн, он брал себе роскошнейшую из двадцати четырех комнат, которая по совпадению оказывалась в нескольких еле слышных шагах от комнаты Фанни.
[22] Это все более подозрительное поведение начало давать жителям городка и знакомым семьи повод сплетничать о существовании романа между Эпенштайном и Фанни.
“У нас и сомнений никогда не было, – комментирует профессор Ганс Тирринг, крестный сын Эпенштайна, который проводил летние каникулы в Маутерндорфском замке одновременно с Герингами. – Все, кто останавливался в Маутерндорфе, принимали это как данность, и ни Германа, ни других детей Герингов это, по-видимому, не беспокоило. Они, как все мы, ходили на цыпочках перед Пате [крестным отцом] Эпенштайном”.
[23] Есть даже мнение, что эта связь привела к зачатию Альберта. Рассуждали, что роман начался примерно за год до рождения Альберта. Более того, Эпенштайн по счастливому совпадению решил стать крестным отцом всем вновь рож денным детям Герингов.
[24] Как вспоминает старшая сестра Альберта Ольга Ригеле, “Пате тогда сделал Германа своим любимым крестным сыном, но после рождения Альберта он стал всегда носиться с ним”.
[25] Слухи только усилились, когда Альберт подрос и люди стали замечать некоторое физическое сходство между крестными сыном и отцом. “Как говорили, отношения дали плод – Альберта. И ходили слухи, что этот мальчик выглядел точно как Эпенштайн”, – говорит Миа Хаунхорст, бывшая соседка из Нойхауса-на-Пегнице.
[26] Одинаковые темно-карие глаза и волосы, центральноевропейские черты – все это было совпадением, которое люди не могли не заметить. Если допустить, что эти слухи правдивы, Альберт был на четверть евреем, что, по нацистским законам о чистоте арийской крови, потребовало бы его перемещения в концлагерь.
Как бы то ни было, в последующие годы стало видно, что именно Герман сделался любимчиком Эпенштайна. Про Альберта вспоминали как про “унылого мальчика, который всегда жаловался и начинал плакать даже раньше, чем его кто-то обижал”.
[27] Осторожный ребенок, он предпочитал общество книг и безопасность своей комнаты. Никаких армейских стрижек – Альберт носил длинные волосы на манер мальчика-пажа. Совсем не примерный сын для австрийского рыцаря, путешественника и авантюриста.
Напротив, Герман рос ребенком, уверенным в себе – возможно, слишком уверенным. Когда он не вел в атаку отряд буров из местных мальчишек в каком-нибудь разыгранном сражении Англо-бурской войны, он устраивал с ними воображаемую большую охоту или покорял крутые склоны. К десяти годам он взбирался на замковые скалы Фельденштайна, к тринадцати одолел высочайшую вершину Австрии Гросглокнер (3798 метров). Он не боялся при случае защитить своего героя Эпенштайна. Однажды мальчик, гостивший на выходных в Маутерндорфе, усомнился в аристократическом достоинстве хозяина, задирая Германа словами, что “Эпенштейн получил титул у кайзера за деньги, а не за храбрость”. Герман быстро ответил наглецу, разбив тому нос. Эпенштейн как-то прознал про этот инцидент, и на следующий день “мальчик с родителями испарились из Маутерндорфа”. За это “Герман удостоился особой награды – провести день наедине со своим героем, охотясь в горах на серн”.
[28]
* * *
Теперь, добравшись до центра городка, мы с Дастином ищем, где переночевать. Стучимся в первое же увиденное здание с надписью Gasthof (гостиница). Ныряя под низкой притолокой, проходим в Gaststube (гостиную) и оказываемся в помещении, которое, несмотря на еще секунду назад не смолкавший гул разговора, вдруг становится таким же холодным и неприветливым, как зимняя ночь снаружи. За столиками компании мужчин среднего возраста прекращают играть в скат и оставляют свои кружки с пивом: все глаза устремлены на нас. Мы – те же самые приезжие, которые набивают им оскомину своими вопросами в более теплое время года. Только теперь середина зимы. А мы мешаем им отдыхать. Немного нервничая, мы продвигаемся к бару, над которым властвуют портрет короля Людвига II с сумасшедшими глазами и бармен с каменным лицом. На самом вежливом и формальном немецком мы спрашиваем, есть ли у них свободный номер, но бармен пригвождает нас тем же взглядом, что и его клиенты, – “что вы здесь забыли?” – и бормочет: “У нас здесь номеров нет”.
Мы решаем попробовать еще один Gasthof напротив, под названием Hexenhäusle – “Дом ведьм”. Дежавю! Мы входим через привычную уже низкую дверь, встречаем те же взгляды игроков в скат, подходим к такому же бару с таким же портретом короля Людвига II и слышим такой же ответ: “У нас здесь номеров нет”. Но на этот раз бармен смотрит на нас дружелюбно и рассказывает, как найти Gasthof, где “есть номера”. Каждая такая барная сцена напоминает мне классический сельский паб в моей родной Австралии. Тебе могут улыбнуться, заговорить, а могут окатить таким презрением, как будто ты покусился на святыню.
Hexenhäusle относится к первому случаю. Когда мы проходим между кабинками, некий завсегдатай, как будто позаимствовавший у товарища Ленина бородку и лысину, приглашает нас выпить с ним. Мы объясняем, что сперва должны устроиться, и он вопрошает с ухмылкой старого проказника: “Zimmer ohne oder mit Frauen?” “Сегодня без дам”, – отвечаем мы. “Ну давайте по маленькой”, – не унимается он. “Ну хорошо, но только по маленькой”, – сдаемся мы. Кроме того, что-то есть в усталых глазах этого человека – понимаешь, что на своем веку он повидал всякого.
Он уходит за стойку и набирает в фарфоровые кружки два нефильтрованных пива из местной пивоварни, Kaiserbräu, – выходит, наш завсегдатай совсем не обычный, а особенный – клиент, которому принадлежит бар. Он подталкивает нас к столу, за которым два пенсионного возраста выпивающих ведут оживленный спор. Наш баварский друг представляет их как приехавших из Süddänemark (Южной Дании), то есть на самом деле с севера Германии, тонкие культурные и диалектные различия между германскими областями для немцев – неиссякаемый источник шуток. Акцент гостей действительно подтверждал их происхождение, поскольку мы прекрасно понимали их Hochdeutsch (немецкий по учебнику, который ассоциируется с северной Германией), а к местному наречию нашего хозяина пришлось привыкать.
