— Эй, господа хорошие, вам куда надобно?
Эвике смерила взглядом фиакр, ветхий как "Летучий Голландец" и запряженный мосластой лошаденкой, родной сестрой бледному коню из "Апокалипсиса."
— Нам нужно в плохой квартал, — поведала она извозчику. Тот восхищенно присвистнул. Приятно иметь дело с людьми, которые знают чего хотят. Похоже, эта парочка приехала в большой город оттянуться на всю катушку.
— Совсем плохой? — уточнил он.
— Да, чтобы там были кабаки, дома с дурной репутацией, и много беспризорников.
— И массовые убийства! — вставил Уолтер. — Необъяснимые смерти от кровопотери.
От восторженного блеска в его глазах извозчика покоробило.
— Знаю такое место, только деньги вперед, — на всякий случай потребовал он.
Пошарив в карманах, Эвике протянула ему последнюю ложку. Извозчик покрутил ее в руках, но увидев вензель, поперхнулся и решительно помотал головой.
— Не поеду!
Девушка уперла руки в бока.
— Так щедро тебе никто не заплатит. Настоящее серебро.
— Поэтому и не поеду. Вы ее украли.
— Ничего подобного! — отрезала Эвике. — Просто мы…
— … разорившиеся аристократы, — закончил за нее Уолтер. — Мы окончательно загнили, выродились и распродаем имущество. А все из-за близкородственных связей.
— Да, из-за них, — печально вторила невеста.
Эта версия внушала доверие. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы вызвать у Маркса вздох умиления. Уж очень качественно они выродились.
— Ну разве что так. Полезайте.
Фиакр загрохотал по мостовой, увозя наших героев вдаль от шумных улиц, позлащенных светом множества фонарей, от оперы, ресторанов и дорогих магазинов. Чем дальше, тем мрачнее становился ландшафт. Улочки, узкие и кривые, были завалены мусором, разбитыми бутылками и золой, которую вытряхивали прямо из окон. Где-то ойкнула скрипка, кто-то закричал, из распахнутой двери кабака выбежала женщина в аляповатом платье, разорванном на груди, за ней, выкрикивая угрозы, погнался небритый здоровяк. Стайка тощих мальчишек, выискивавших чем бы поживиться в такой час, засвистела им вслед. На углу возница остановил фиакр и велел Уолтеру с Эвике выметаться ко всем чертям. Мол, этот квартал именно то, что им нужно.
— Тут поблизости и психушка имеется, — тонко намекнул он и укатил прочь.
* * *
Доктор Ратманн приподнялся в кресле и вежливо кивнул сиделке. Сколько раз она уже входила в его кабинет c докладом, но сегодня все было иначе. Нет, сама комната ничуть не изменилась — на стенах по-прежнему висели портреты ученых мужей, в застекленном шкафу стояли ряды книг и банки, в которых мариновались причуды природы. С потолка свисала лампа с зеленым абажуром, освещая рабочий стол доктора, заваленный кипами бумаг. Стоял на столе и знакомый ей френологический макет головы, на котором изображены были зоны, отвечающие за черты характера: выпуклость под глазами указывала на способности к языкам, на лбу — на развитую память. Где-то на голове затерялся "орган упрямства." Берте всегда казалось, что в этом месте у нее должна быть огромная шишка. А еще среди них был "орган влюбленности," но о нем вампирше и вовсе думать не хотелось.
Итак, кабинет был все тот же, но доктор Ратманн сильно сдал за эти дни. Невысокий и полный, как говорится, апоплексического телосложения, он похудел так сильно, что впору было перешивать сюртук. Усталые глаза с красными прожилками, как у собаки породы бассет-хаунд, указывали, что каждую ночь он делил постель с бессонницей, которую не брал ни лауданум, ни морфий. Сейчас он смотрел на вошедшую как на ангела, прилетевшего спеть ему колыбельную.
— Фроляйн Лайд, проходите!
— У меня мало времени, — нахмурилась вампирша. Она подошла поближе, но на стул не села. — Я прошу расчет.
— Как так? — растерялся доктор.
— Увольте меня, — она равнодушно пожала плечами. — Мне больше не нужно оставаться в психиатрической лечебнице. Я исцелилась. За это время я научилась разговаривать о том, что меня беспокоит. Правда, пользы от этого никакой, но все равно, есть чем гордиться.
— Не понимаю, что на вас нашло! — воскликнул Ратманн в раздражении. — Я как раз пригласил вас, чтобы похвалить за успехи на службе — а тут такой выверт!
Берта посмотрела на него пристально.
— Вы уверены, герр доктор, что пригласили меня именно за этим?
Под ее неподвижным взглядом он неловко поерзал, опустил голову, вжался в спинку кресла. Снова накатило ощущение неловкости, будто в его личных вещах порылись чужие руки, потом разложили все по стопкам, но слишком аккуратно, не так, как это сделал бы он сам. Ему было неуютно в собственной голове. Стало быть, вот как оно начинается. Безумие.
Когда он вновь посмотрел на сиделку, в глазах его разлилось отчаяние, готовое слезами выплеснуться наружу. Он умолял ее ответить еще до того, как он сформулирует столь унизительный для себя вопрос. Почему-то ему казалось, что она насквозь видит его чувства, вот только вместо сострадания они вызывают у нее лишь злорадство. Действительно, сиделка уселась на край стола, болтая ногой, и потянулась к бронзовому пресс-папье, украшенному фигуркой дракона. С легкостью подхватила его и начала перебрасывать из руки в руку, будто теннисный воланчик. Все это время она не сводила с начальника насмешливых глаз.
— Смелее, доктор, — подбодрила она Ратманна, — вы хотели что-то спросить? Дайте угадаю — насчет той ночи?
— Со мной тогда что-то произошло? — спросил он почти беззвучно. — Какой-то припадок… приступ сомнамбулизма?
Не меняя позы, она расхохоталась. Резкие, отрывистые звуки напоминали скорее клекот подбитой чайки, чем человеческий смех. И он снова увидел, как ее зрачки вытянулись, стали острыми, хищными, звериными. Такие галлюцинации не возникают на пустом месте. Он сошел с ума, тут и двух мнений быть не может. Коротко простонав, Раттманн прикрыл рукой набрякшие веки.
— Думаете, что совсем рехнулись? — не отступала сиделка. — Голову даю на отсечение — хихи! — что вам и сейчас мерещится всякое! Ну скажите, ведь мерещится? К счастью, вам незачем волноваться. У вас есть персональная клиника, битком набитая отличным оборудованием! Чего стоит только ледяной душ! С него начнете лечение, да? Или с центрифуги, чтоб мозги встали на место? Есть из чего выбирать, не правда ли? Но я бы вам посоветовала следующее: прикажите медсестрам привязать вас к кровати в комнате с белыми — ни трещинки — стенами, чтобы день-деньской ваши изголодавшиеся глаза искали хоть какой-то внешний стимул. А когда, не найдя ничего снаружи, вы устремите взгляд внутрь, то почувствуете, как же вы одиноки в окружении людей, которые смотрят на вас как на медицинский казус. И вы поселитесь в себе, стараясь не обращать внимание на то, что происходит с вашей оболочкой, которую суют под ледяной душ, прижигают кислотой и пичкают пресной пищей. Прекрасная картина, не правда ли? Так что не грустите, добрый доктор. С такими великолепными перспективами вам не стоит отчаиваться.
