В ослабевшем состоянии Елизавету мучили кошмары. Вернулось прежнее чувство вины перед Марией Шотландской, и королева «проливала много слез и вздыхала, утверждая свою невиновность, ибо она никогда не давала согласия на смерть этой королевы»
[758]. Это породило новый приступ паранойи, что привело Елизавету в еще более подавленное состояние. Один из придворных сообщал, что она «лежит больной по ночам, воздерживаясь от воздуха днем, и еще сильнее, чем обычно, воздерживается от мяса, она противится лечению и подозревает тех, кто рядом с ней, в злых умыслах»
[759].
Когда в конце февраля королева узнала о смерти своей старой подруги, Кэтрин Говард, графини Ноттингемской, это событие послужило Елизавете болезненным напоминанием о ее собственной смертности. «Королева любила графиню и горько оплакивала ее смерть; и с того времени она пребывала в еще более глубокой меланхолии, будучи уверенной, что должна умереть; она жаловалась на слабость, и казалось, что она может неожиданно умереть», — писал Энтони Риверс. В своем горе Елизавета искала абсолютной приватности. «Королева много дней не покидает своих покоев… говорят, что причина того — ее скорбь из-за смерти графини», — отмечал Скарамелли
[760].
Подавленная скорбью, ослабевшая от недостатка пищи и сна, королева являла собой печальное зрелище для тех немногих придворных, кому было позволено посетить ее. Среди них был супруг умершей графини Ноттингемской, лорд-адмирал Чарльз Говард. Смягчившаяся королева позволила уложить ее в постель. И как только она легла, жизнь стала покидать ее. В коридорах дворца раздавались «великие рыдания и стенания», придворные дамы королевы «ходили взад и вперед, и казалось, что нет надежды, что ее величество избежит смерти»
[761].
Когда королева легла в постель, у нее возник нарыв в горле, из-за чего она не могла говорить и лежала «как мертвая». Железы на ее шее увеличились, дыхание стало затрудненным. Современные врачи полагают, что она страдала бронхопневмонией, которая губительна для ослабленных и пожилых людей. Отек легких становится для них смертельным
[762].
Через четыре дня Скарамелли сообщал: «Жизнь ее величества совершенно пресеклась, а возможно, она уже мертва»
[763]. Но 23 марта Елизавете неожиданно полегчало. Со слезами на глазах она просила министров позаботиться о сохранении мира в государстве. Когда лорд-адмирал спросил ее, должен ли стать наследником король Шотландии, Елизавета поднесла исхудавшую руку ко лбу и медленно нарисовала круг, что означало корону
[764].
Тем вечером ушли все, кроме самых приближенных придворных дам. Они наблюдали, как королева то пробуждается, то впадает в забытье. Между двумя и тремя часами ночи королева испустила последний вздох и ушла из жизни «легко, как спелое яблоко падает с дерева»
[765].
Подданные Елизаветы так спешили поклясться в верности новому королю, что казалось, они вовсе забыли о ней. Несколько дней после смерти ее тело лежало в Ричмонде, наспех завернутое в саван «очень дурным» образом
[766]. Умершая королева приказала своим дамам, чтобы тело ее осталось нетронутым после смерти — таким же, каким было при жизни. Скарамелли писал: «Тело умершей королевы, по ее собственным приказам, не было ни вскрыто, ни показано ни одной живой душе, кроме трех ее придворных дам»
[767].
Эти дамы, среди которых были графиня Уорик и Хелена Снакенборг, следили за тем, как тело Елизаветы было помещено в свинцовый гроб и под покровом ночи доставлено из Ричмонда в Уайтхолл на барже в сопровождении торжественной процессии факельщиков. По прибытии гроб перенесли в личные покои и установили на большой кровати, «и некоторые дамы постоянно присутствовали при нем»
[768].
Самые доверенные фрейлины королевы неусыпно следили за телом днем и ночью в течение нескольких недель, поскольку преемник королевы не спешил организовывать похороны. Пока все придворные радостно приветствовали нового короля, эти дамы сурово исполняли свой долг. Они никого не впускали в мрачную комнату, исполненные решимости сохранить приватность своей госпожи до самого конца
[769].
Эпилог
«Полное отсутствие хорошего порядка»
Смерть Елизаветы I знаменовала не только конец династии Тюдоров. Это был конец придворной жизни, к которой Англия уже привыкла, жизни, в которой публичная и приватная жизнь монарха были четко разделены.
Восшествие на престол нового короля из династии Стюартов было радостно воспринято англичанами, которые почти полвека находились под властью королев. Но Яков скоро их разочаровал. Венецианский посол высказал мнение многих, едко замечая, что «по его [короля] одеянию его можно принять за младшего из придворных». Другие тоже были согласны с тем, что в сравнении с умершей королевой Якову недостает «истинного величия» и «торжественности»
[770].
Не лучшее впечатление произвела и его супруга. В июле 1603 года венецианский посол в Англии сообщал дожу, что королева Анна, которой недостает чувства стиля, свойственного Елизавете, буквально разграбила гардероб умершей королевы. «Хотя она заявила, что никогда не будет носить такой одежды, когда было обнаружено, что невозможно сшить чего-то более дорогого и великолепного, придворные портные принялись за работу, переделывая старые платья, поскольку новые не могли превзойти их»
[771].
