Но если стратегия Екатерины была именно такой, то она оказалась абсолютно ошибочной. Сеймур не удовлетворился легкими касаниями и невинными ласками. Они лишь разожгли в нем желание. К тому времени, когда весной 1548 года двор перебрался в особняк Хэнворт к западу от Лондона, поведение Сеймура стало настолько вызывающим, что супруга решила действовать. Она приказала Кэт Астли «быть более внимательной и следить за тем, что происходит между леди Елизаветой и адмиралом»
[407].
Но ситуация разрешилась лишь тогда, когда сама Екатерина сделала неприятное открытие. Однажды она разыскивала мужа и падчерицу и «неожиданно наткнулась на них, где они были одни, и он держал ее в своих объятиях». Екатерина пришла в ярость и приказала Елизавете незамедлительно покинуть ее дом
[408]. Когда Елизавета стала настаивать на своей невинности, это привело ее мачеху в ярость. К тому времени, когда в июне Елизавета покинула двор, женщины практически не разговаривали друг с другом. Но, несмотря на гнев и боль от обнаруженного предательства, Екатерина все же сохранила любовь к падчерице. Когда Елизавета уезжала, мачеха сказала ей, что если узнает о каких-то слухах, то сразу же предупредит ее, чтобы Елизавета была готова защищать свою репутацию. Екатерина понимала, что репутация — это самое дорогое, чем обладает юная девушка.
Елизавета с гувернанткой отправились в Чезент. Здесь, в Хертфордшире, жил зять Кэт, сэр Энтони Денни. Дом был надежным убежищем для принцессы, которая надеялась, что неизбежные сплетни, которые ее неожиданный отъезд породил среди обитателей Челси, не распространятся при дворе.
Но есть предположения, что бегство Елизаветы в Чезент было связано не только со спасением репутации. Фрейлина принцессы Марии Джейн Дормер говорила о том, что Елизавета в Чезенте родила ребенка Сеймура. «Шла молва о том, что ребенок родился и был жестоко уничтожен, — вспоминала она. — Сохранились только слова повитухи, которую вывели из ее дома с завязанными глазами… она говорила, что это был ребенок очень красивой юной леди»
[409]. Впрочем, есть свидетельства (и довольно обстоятельные), которые противоречат подобным слухам. В Чезенте Елизавета жила в полном уединении. Кэти Астли сообщала, что ее подопечная несколько недель была больна неизвестной болезнью. Но Джейн Дормер была предубеждена против Елизаветы, и никаких веских доказательств ее истории не имелось. Это был один из множества слухов, циркулировавших вокруг Елизаветы. Вопрос ее девственности порождал множество слухов при английском дворе и во всей Европе более полувека.
Сегодня похоже, что весь этот прискорбный роман закончился ничем. Прибыв в Чезент, Елизавета сразу же написала смиренное письмо мачехе, в котором благодарила ее за доброту и выражала искреннее сожаление о произошедшем
[410]. Екатерина быстро простила поведение падчерицы, приписав его юной неосмотрительности.
Хотя роман быстро прекратился, эта ситуация повлияла на здоровье Екатерины. Первая беременность в тридцать шесть лет — вообще нелегкое дело. Падчерица замечала, что при прощании в Хэнворте Екатерина выглядела очень больной. Она не раз интересовалась ее здоровьем теперь, когда она «тяжела ребенком»
[411]. Хотя Екатерина уверяла, что чувствует себя гораздо лучше, в действительности ей было плохо. Из-за беременности она очень уставала и страдала. Кроме того, она так сильно повредила запястье, что с трудом могла отвечать на письма Елизаветы.
Вскоре после отъезда Елизаветы Екатерина решила перебраться в прекрасный замок супруга, Садли в Глостершире, чтобы там готовиться к рождению ребенка. Семейная гармония восстановилась. Екатерина писала Сеймуру ко двору, заверяя его в том, что его «маленький плутишка» находится в добром здравии и постоянно брыкается, чтобы это доказать. Сеймур шутливо отвечал, что она должна сохранить мальчику хорошую фигуру, правильно питаясь и регулярно занимаясь, чтобы «он был таким маленьким, чтобы выбраться из мышиной норки»
[412].
Через несколько недель лорд-адмирал присоединился к своей супруге в Садли. Вскоре у нее начались схватки, и 30 августа она родила девочку. Малышку назвали Марией в честь старшей принцессы, отношение которой к Екатерине после известий о беременности заметно смягчилось. Хотя все прошло хорошо, через несколько дней после родов у Екатерины началась лихорадка. В этом «беспокойном» состоянии вся подавляемая боль и унижение, пережитые ею из-за предательства мужа, вышли наружу. Когда он появлялся у ее постели, она обрушивалась на него. «Я не могу терпеть, — со слезами сказала она одной из своих дам, — тех, кто не заботится обо мне, а пришел посмеяться над моим горем». Сеймур тщетно пытался успокоить ее, заверяя в том, что не желает ей зла. Екатерина была непреклонна: «Нет, милорд, я думаю так. И вы дали мне много изощренных доказательств тому». Чем более пытался успокоить ее муж, тем более резко отвечала ему Екатерина
[413].
Рано утром 5 сентября Екатерина, терзаемая болью и печалью, испустила дух. В тот же день ее похоронили в замке Садли. Леди Джейн Грей, сменившая Елизавету в роли протеже Екатерины, горько оплакивала ее. Несмотря на свою неверность, лорд Сеймур «сильнее всех в мире» оплакивал неожиданно скончавшуюся жену, к которой он явно испытывал искреннюю любовь
[414]. Дочь его была передана на попечение подруги Екатерины, баронессы Уиллоуби, но скончалась в младенчестве.
Многие личные вещи Екатерины в течение нескольких месяцев после ее смерти были отправлены Эдуарду VI. К этому времени они уже стали собственностью короны по желанию вдовца. Среди этих вещей был и набор «схваточных колец», которыми пользовались беременные женщины. Считалось, что эти кольца обладают целительными свойствами.
Елизавета сильно горевала из-за смерти любимой мачехи. Она горько сожалела о том, какую боль причинила ей своим глупым флиртом с Сеймуром. Из этой ситуации она извлекла хороший урок. А вот о Кэт Астли сказать того же нельзя. С поразительным отсутствием чуткости и здравого смысла она сказала Елизавете, что ее «старый муж, назначенный после смерти короля, вновь свободен, и она может заполучить его, если захочет». Елизавета немедленно отвергла глупое предложение Кэт, указав, что вопросы ее брака будут решать король и совет.
Если бы Кэт на этом остановилась, то избавила бы себя от массы серьезных проблем. Но она и сама была влюблена в лорда Сеймура и рассчитывала на его благосклонность в случае, если он женится на Елизавете. Она продолжала говорить о нем, постоянно восхваляла его достоинства, твердила, что Елизавета всегда была его единственной любовью. Сколь бы мудра ни была Елизавета, ей было всего пятнадцать лет, и соблазнительные слова гувернантки в конце концов возымели действие. Хотя она не стала писать лорду-адмиралу сама, но позволила Кэт сделать это.
