Среди дам, которые должны были служить Марии в ее «заточении», была и ее сводная сестра Елизавета. В двадцать один год принцесса превратилась в красивую молодую женщину с длинными рыжими волосами, светлой кожей и такими же прекрасными темными глазами, как у ее матери. Хотя сестры когда-то были очень дружны, религиозные различия вызывали в их отношениях напряженность. Как только становилось известно об очередном заговоре против правления Марии, виновной сразу же считали Елизавету.
Примерно через три недели после прибытия во дворец Елизавету поздно вечером привели в спальню королевы. Зная, что сестра подозревает ее в покушении на трон, принцесса смиренно заверила Марию в своей невиновности и искренней преданности. Мария возмутилась тем, что Елизавета не хочет признать свою вину, но потом смягчилась, нехотя проворчала «несколько утешительных слов» и отправила ее прочь. Если верить рассказу Джона Фокса об этой встрече, супруг Марии Филипп все время прятался за гобеленом, желая узнать, о чем говорили его стареющая жена и ее очаровательная сводная сестра
[483]. Хотя других свидетельств подобному нет, но Филипп с этого времени начал проявлять живой интерес к Елизавете.
«Заточение» Марии продолжалось. 9 мая все ждали рождения принца — и при дворе, и по всему королевству. Все ловили мельчайшие крупицы информации, слухи мгновенно становились всеобщим достоянием. В конце апреля хронист Генри Макин писал: «Ее величество королева родила принца, и по всему Лондону звонят колокола». Но на следующий день ему пришлось признать: «Оказалось, что это делалось только во славу Божию!»
[484] Но новости уже распространились, и в столице стали устраивать пиры и празднества. Во всех церквах возносили благодарственные молитвы. Священник церкви Святой Анны в Олдерсгейте «после процессии и пения Te Deum принялся описывать пропорции младенца и говорить, как красив, бел и велик принц, хотя его никто не видел»
[485].
Новости о благополучном разрешении Марии вскоре распространились по континенту. Английские купцы стреляли со своих кораблей из пушек в знак радости. Колокола звонили по всем испанским Нидерландам в честь радостного события
[486]. Регентша Мария Венгерская вознаградила английских моряков сотней «пистолей» или итальянских крон. В этой праздничной суете один «простак», который жил рядом с Бервиком, чуть южнее границы между Англией и Шотландией, посмел выразить сомнения в том, что известия верны. «Повсюду радостный триумф, — записал он, — но все это не будет стоить и чечевичной похлебки»
[487].
Дата, когда ребенок должен был родиться, наступила и прошла. «В Англии существовало давнее убеждение и великие ожидания на протяжении полугода или более, что королева зачала ребенка», — вспоминал Джон Фокс. Он писал спустя всего семь или восемь лет после этих событий и мог хорошо помнить все происходившее
[488]. Доктора королевы «и другие при дворе» были обязаны подтверждать беременность Марии, «а те, кто говорил обратное, были наказаны, и были отданы приказы, чтобы во всех церквах творились молитвы за благополучное разрешение королевы»
[489].
В конце мая Марию видели прогуливающейся в личном саду в Хэмптон-Корте. Гомес проницательно заметил: «Она шагает так хорошо, что мне кажется, у нас нет надежды ни на что в этом месяце»
[490]. Но королева была уверена: в конце концов, первые дети часто рождаются позже срока. Почти на три недели позже назначенного срока, 1 июня, королева почувствовала слабую боль, и ее дамы тут же решили, что роды начались. «Было решено, что настало время маленькому господину явиться на свет», — вспоминал Джон Фокс. Он же писал о том, как у колыбели собралась целая армия «повитух, качальщиц и нянек в полной готовности»
[491]. Были заготовлены письма с сообщением о рождении принца к Папе Римскому, Карлу V, Генриху II и всем монархам Европы
[492]. Но боли стихли, и Мария со своими дамами вернулись к прежнему ожиданию.
Филипп в это время находился в Хэмптон-Корте. Недели тянулись за неделями, а известия о рождении ребенка так и не было. И Филипп стал искать утешения у сестры своей супруги. «Во время беременности королевы леди Елизавета, когда была призвана ко двору, сумела так расположить к себе всех испанцев и особенно короля, что с того времени никто не был расположен к ней более, чем он», — замечал венецианский посол
[493]. И очень скоро при дворе пошли слухи о том, что супруг королевы так очарован юной красотой ее сводной сестры, столь непохожей на увядший лик его жены, что хочет заполучить ее для себя.
И действительно, когда Елизавете было тринадцать лет, Генрих предлагал ее в качестве невесты Филиппу. Так он хотел упрочить имперский союз. Переговоры ни к чему не привели, но теперь Филипп, который начал подозревать, что состояние его жены не связано с обычной беременностью, вполне мог задуматься об осуществлении отложенных планов. Его мотивы были чисто политическими. Англия играла важную роль в длительной борьбе между империей его отца и Францией, и ему не хотелось проиграть в этой борьбе. Кроме того, на английский трон претендовала королева Шотландии Мария. Она воспитывалась во Франции и была обручена с дофином. Позже Елизавета утверждала, что у Филиппа был к ней личный интерес. Она с удовольствием утверждала, что их отношения начались с любви — по крайней мере, со стороны Филиппа.
Пока муж Марии искал благосклонности у ее сводной сестры, люди, заинтересованные в истинности ее беременности, распускали слухи о том, что королевские врачи просто ошиблись при определении срока родов. «Ее доктора и дамы, похоже, ошиблись в своих расчетах примерно на два месяца, — писал Ренар Карлу V 24 июня, — и теперь очевидно, что она не родит до восьмого или десятого дня от сегодняшней даты». Он не мог с тревогой не добавить: «Все в этом королевстве зависит от благополучного разрешения королевы»
[494]. Противники же режима распространяли противоположные слухи о том, что беременность и «заточение» — не что иное, как намеренный обман. Объясняя увеличение живота королевы, французский посол писал, что она «родила комок плоти и находилась в великой опасности на пороге смерти»
[495].
