Пятого марта с трапа корабля «Баторий», только что прибывшего в нью-йоркскую гавань из польского города Гдыня, сошел молодой человек. Документы у него были на имя американского гражданина польского происхождения Ивана Ковалика; на самом же деле это был Валерий Михайлович Макаев, тридцатидвухлетний офицер советской разведки, получивший указание поселиться под прикрытием в Нью-Йорке и организовать для Филби связь с московским Центром. Макаев быстро получил работу преподавателя музыкальной композиции в Нью-Йоркском университете и завязал отношения с польской танцовщицей, владелицей балетной школы в Манхэттене. Макаев был хорошим музыкантом и романтиком по натуре, но куратором оказался совершенно беспомощным. Начальство выделило ему для выполнения миссии двадцать пять тысяч долларов, которые он немедленно спустил — главным образом на себя и свою балерину. Спустя некоторое время Макаеву удалось сообщить Филби о своем прибытии. Они встретились в Нью-Йорке, и прибывший куратор вручил Филби фотоаппарат для съемки документов. После этого они договаривались о встречах в разных точках между Нью-Йорком и Вашингтоном, в Балтиморе или Филадельфии. За девять месяцев Макаев сумел организовать два канала связи с Москвой, в качестве курьера используя финского моряка, а также почтовый маршрут через агента в Лондоне. Система оказалась медленной и неуклюжей; Филби опасался встреч лицом к лицу, к тому же новый руководитель не произвел на него сильного впечатления; Макаев куда больше интересовался балетом, нежели шпионажем. Именно в этот период Филби снабжал Москву самой ценной информацией за всю свою карьеру, а куратор при этом был самым некомпетентным из всех, с кем его сводила судьба.
Фрэнк Уизнер, сотрудник ЦРУ, отвечавший за операции по внедрению инсургентов за «железный занавес», был в недоумении: каждая попытка противодействовать коммунизму, тайно разжигая восстание в СССР и на территориях его спутников, удивительным образом шла насмарку. Но Уизнер (или Уиз
[12] — ему нравилось, когда его так называли) не желал ни отступать, ни менять курс. Несмотря на то что албанская операция началась с неудачи, ее все же решили продолжать. «В следующий раз у нас все получится», — пообещал Филби Уизнер.
Но и на этот раз ничего не получилось. Опять все шло наперекосяк, причем не только в Албании. Средства, оборудование и оружие потоком шли антикоммунистическому сопротивлению в Польше, но оно оказалось всего лишь фасадом, а ситуацию контролировала советская разведка. Антикоммунистически настроенные литовцы, эстонцы и армяне вербовались, а потом перебрасывались в родные страны на британских и американских самолетах; националистически настроенные белоэмигранты отправлялись на родину для продолжения борьбы с большевиками. Почти все эти люди исчезали при загадочных обстоятельствах. «Наши агенты прыгали с парашютом, добирались по суше и по воде, — говорил бывший сотрудник ЦРУ. — Почти все эти операции обернулись провалом… все они были свернуты». ЦРУ и МИ-6 во всех подробностях информировали друг друга о том, где и когда будут действовать направленные ими бригады, — чтобы избежать дублирования и путаницы. Филби в качестве вашингтонского сотрудника, отвечающего за связи, должен был передавать информацию о «времени и географических координатах» от одного агента разведки другому, а потом следующему. Украина считалась особенно благоприятной почвой для внедрения инсургентов, поскольку в Карпатах уже действовала бригада сопротивления. В 1949 году туда направили первую группу украинских повстанцев, обученных британцами и снабженных радиооборудованием. Больше никто о них не слышал. Еще две группы отправились туда же в следующем году, а потом еще три бригады по шесть человек были посланы, чтобы всколыхнуть людей на Украине и в приграничных районах Польши. Все они исчезли. «Я не знаю, что случилось с группами, о которых идет речь, — впоследствии писал Филби с жестокой иронией, — но квалифицированное предположение сделать могу».
Однако самой катастрофичной и откровенно не представляющей никакой ценности оказалась именно операция «Ценность». Не теряя присутствия духа, британцы продолжали обучать «эльфов» на Мальте, а ЦРУ даже устроила для албанских инсургентов отдельный тренировочный лагерь (теперь там уже предполагались и группы парашютистов) в обнесенной высоким забором вилле в пригороде Гейдельберга. «Мы знали, что они отыграются на наших семьях, — признался один из рекрутов, — но у нас были большие надежды». В то же самое время МИ-6 подготовила тысячи пропагандистских листовок, которые планировалось сбросить на Албанию посредством беспилотных воздушных шаров с горячим воздухом: «Ребята в Лондоне представляли себе дождь из памфлетов, который обрушится на албанские города, и тысячи албанцев будут хватать их прямо в воздухе, читать и готовиться к освобождению». Первые парашютисты были доставлены поляками — бывшими пилотами ВВС Великобритании — в конце 1950-х. Они вошли в воздушное пространство Албании на высоте всего двести футов, чтобы укрыться от радара.
Коммунисты были наготове и ждали. За два дня до того сотни сотрудников тайной полиции наводнили район, где планировался сброс листовок. В каждой деревне находился полицейский. Они даже знали имена прибывающих бунтовщиков. Некоторых парашютистов убили, когда они приземлялись, других схватили. Лишь нескольким удалось бежать. Еще одна высадка, состоявшаяся в июле следующего года, кончилась и того хуже. Одну группу из четырех парашютистов сразу же уничтожили; другую окружили, убили двоих, еще двоих взяли в плен; последняя четверка успела добежать до какого-то дома и забаррикадироваться там. Полиция подожгла здание, и все четверо парашютистов погибли во время пожара. Обученные британцами бойцы продолжали проникать в Албанию, некоторые по воде, некоторые пешком через греческую границу, но всех их перехватывали так же, как и их предшественников. Между тем по всей Албании начались повальные аресты родственников и друзей инсургентов. Обладатели таких же фамилий, как у мятежников, сразу подпадали под подозрение. За каждого партизана Сигурими арестовывала или расстреливала сорок человек. Двоих пленников «привязали к заднему бамперу джипа и таскали по улицам, пока их тела не превратились в кровавую кашу». Горстка бойцов, якобы сумевших бежать, посылала британцам и американцам радиограммы с просьбами о подкреплении. И лишь много позже выяснилось, что Сигурими вела классическую «двойную игру»: на связь выходили пленники, которых заставляли выдавать свои шифры и посылать сообщения, приставив дуло к виску. «Наша знаменитая радиоигра обрекла иностранного врага на позорное поражение, — похвалялся Энвер Ходжа. — Банды преступников, прыгнувшие с парашютом или пробравшиеся через границу, по нашему требованию явились, словно агнцы на заклание».
Впоследствии были устроены показательные суды над выжившими пленниками — пропагандистские спектакли, во время которых замученные пытками, находящиеся в полубессознательном состоянии обвиняемые признавали свою вину и проклинали своих капиталистических кукловодов, а затем их на длительный срок отправляли в тюрьму, откуда лишь немногим удалось выйти живыми.
По мере того как неудачные операции превращались в катастрофические, боевой дух Лондона и Вашингтона падал. Стали возникать подозрения. «Было ясно, что где-то течет, — сказал один из сотрудников ЦРУ. — Мы провели несколько совещаний, пытаясь понять, где могли допустить ошибку. Нам пришлось задать себе вопрос, готовы ли мы и дальше бросать этих молодых людей в ловушку». Британцы в своем кругу обвиняли во всем американцев — и наоборот. «В нашей системе безопасности не может быть бреши», — настаивал полковник Смайли.
