На следующий день Филби и Эллиотт встретились снова. На этот раз Эллиотт пришел с одним листком, а там около десятка имен, и передал его Филби. Кто из них советские шпионы? В списке были двое, Энтони Блант и Джон Кейрнкросс, Четвертый и Пятый, из кембриджского круга; за обоими велось наблюдение после перебежчиков Берджесса и Маклина. Был там и Тим Милн (школьный приятель Филби и свидетель на его свадьбе с Элеанор), в настоящее время офицер МИ-6 на Дальнем Востоке. Не все имена нам известны, но Томас Харрис, еще один дружок Филби, наверняка там присутствовал, как и Гай Лидделл, покинувший МИ-5 в атмосфере подозрений из-за его связи с Берджессом и Блантом.
Эллиотт прощупывал почву, называя всех, кто приходил ему в голову и мог быть в сговоре с Филби, Берджессом и Маклином. Как впоследствии написал Филби, в списке было «несколько имен, которые меня насторожили», и его инстинктивной реакцией было направить по ложному следу, замутить воду, представить черное белым или серым. Согласно Филби, «Блант был чист, в отличие от Тима Милна, который преданно его защищал многие годы». В действительности Милн был стопроцентно невиновен, а Блант стопроцентно скомпрометирован. Эллиотт пытался выудить из него другие имена, но Филби «утверждал, что ничего не знает» о других шпионах в Великобритании, и раз за разом повторял, что вот уже четырнадцать лет не имеет контактов с советской разведкой.
Схватка со всей отчетливостью показала Филби безвыходность его положения. МИ-6 будет его прессовать, пока не выдавит из него всю информацию до последней капли. Полупризнанием от них не отбиться. Если Блант уже во всем сознался, заявления, будто он, Филби, невиновен, будут восприниматься как очередная ложь. На этот раз МИ-6 от него не отстанет. Эллиотт ведь сказал: «предстоит долгий допрос», намекая на то, что его выпотрошат до конца, заставят «выложить все, что ему известно о КГБ, и назвать все имена в Великобритании». Вернется ли он в Лондон, останется ли в Бейруте, по-любому он заложник МИ-6; если он вдруг откажется от сотрудничества или его изобличат во лжи, то уже сделанные признания будут использованы против него. «Я ясно понял, что они могут лишить меня иммунитета в любую минуту», — впоследствии напишет он. Эллиотт сказал Филби, что письменные показания «выставят его в благоприятном свете» перед лондонским начальством; на самом деле они лишь дадут важный рычаг воздействия. «Спасательный трос» обернется удавкой, а тот, кто так долго был его защитником, превратится в тюремщика. У Филби оставалось все меньше пространства для маневра, и оба это знали.
Конфронтация продолжалась четыре дня. Эллиотт сообщил Филби, что завтра он из Бейрута улетает в Конго, а допрос продолжит Питер Ланн. Лондон пришлет новые вопросы, а еще с ним хотят поговорить американцы. Словом, все только начинается. В Лондоне царило радостное оживление. Дик Уайт «рассыпался в благодарностях» Эллиотту, полагая, что Филби играет по их правилам. «Он ведь мог отклонить предложение иммунитета, — сказал Уайт. — Но раз он его принял, то теперь никуда не денется и будет сотрудничать». Глава МИ-5 сэр Роджер Холлис решил привлечь к делу шефа ФБР и послал успокоительную записку Эдгару Гуверу:
По нашим оценкам, утверждения [Филби] о связях с РРС [русской разведывательной службой] в целом правдивы. Это соответствует фактам, которыми мы располагаем, и у нас нет никаких подтверждений того, что он продолжал сотрудничество с РРС после 1946 года, за исключением единственного эпизода с Маклином. Из чего следует, что урон интересам Соединенных Штатов ограничивается периодом Второй мировой войны.
Старшему офицеру ФБР в Лондоне предложили составить перечень вопросов, которые Ланн задаст Филби, когда допрос будет возобновлен. «Почему вы решили, что он будет на месте?» — поинтересовался офицер. «Будет, — последовал ответ. — Никуда он не денется».
Цэрэушников в подробности посвящать не стали. Еще будет время ввести Джеймса Энглтона в курс дела. Уезжая из Бейрута и передавая дела Ланну, Эллиотт доложил, что Филби ведет себя непредсказуемо, находится в нервном, пьяном и подавленном состоянии. «Возможно, он способен совершить самоубийство», — предупредил Эллиотт. Ему уже было безразлично, останется его бывший друг в живых или нет. Такое, по крайней мере, складывалось впечатление.
Перед расставанием Ким Филби и Николас Эллиотт обменялись крепким рукопожатием как старые друзья. Выглядело это так, словно они снова заодно и работают вместе после неприятной интерлюдии. Но оба понимали, что это не так.
Решение Эллиотта лететь в Африку, оставив Филби в Бейруте без присмотра, позднее было признано роковой ошибкой, актом вопиющей самоуспокоенности, что позволило Филби провернуть свой последний шпионский трюк. Так он сам и его кукловоды из КГБ представляли последующие события. Но существует и другая, весьма отличная от первой, версия прочтения действий Эллиотта. Перспектива суда над Филби в Великобритании выглядела катастрофической для разведслужб: еще один процесс, вскоре после фиаско Блейка, стал бы не только политически вредным, но и невероятно постыдным. Блейк был иностранцем и чудаком, а Филби своим человеком и до недавнего времени платным агентом МИ-6. Он уже продемонстрировал свое умение общаться с прессой. Он слишком много знает. Эллиотт выразился без обиняков: «Он был никому не нужен в Лондоне». Но и бесконечно держать его в Бейруте тоже невозможно. И что делать с Филби, когда все вопросы будут заданы? Понятно, что он больше не может работать корреспондентом британских газет; означает ли это, что теперь МИ-6 должна будет взять его на свое содержание? Перспектива субсидирования очевидного предателя и оплаты его счетов в баре отеля «Нормандия» никому не улыбалась.
Эллиотт впоследствии утверждал, что ни он, ни другие не допускали даже мысли о возможном бегстве Филби в СССР: «Нам это просто не приходило в голову». Как-то не верится. Берджесс и Маклин стали перебежчиками; в 1966 году Блейк сбежал из тюрьмы Вормвуд-Скрабз и оказался в Москве. Эллиотт наверняка предполагал, что у Филби должен быть запасной план бегства. Больше того, он сознательно загнал приятеля в угол: Филби понимал, что ему предстоит долгий допрос с пристрастием в исполнении Питера Ланна, «человека неприятного». Эллиотт дал ему ясно понять, что отказ в безоговорочном сотрудничестве приведет к отзыву иммунитета, а уже имеющиеся письменные признания будут использованы против него. Берджесс и Маклин скрылись в Советском Союзе, и больше о них не слышали. Позволить Филби присоединиться к его друзьям в Москве — «слинять», на жаргоне разведчиков — казалось оптимальным для всех выходом.
Намеренно или нет, но Эллиотт создал Филби наилучшие условия для бегства. В нарушение всех правил разведки он покинул Бейрут, не обеспечив наблюдения за человеком, признавшимся в том, что он двойной агент. Никто за ним не следил, никто не караулил; ноль внимания к его квартире; телефон не поставлен на прослушку; коллег в ливанской службе безопасности ни о чем не предупредили. Филби предоставили самому себе, сказав, что, когда он понадобится, с ним свяжется Питер Ланн. Эллиотт просто-напросто самоустранился, оставив дверь в Москву широко открытой.
То ли верх глупости, то ли исключительно тонкий ход.
На следующий день, ровно в шесть вечера, Филби стоял на своем балконе с книгой в руке.
