Яркая, как падающая звезда, перед ним промелькнула надежда, но столь же быстро погасла.
— Конечно же нет! Тем самым вы лишь подтвердите, какой вы ценный сотрудник. Зато я пошлю вашей матушке немного денег и письмо с благодарностями за такого замечательного сына… Если вы принесете мне бумаги завтра вечером.
— А коль сегодня, вы ничего не будете ей посылать? — взмолился бедный воришка.
— Пожалуй, что и не пошлю.
— Я туда и обратно!
На улице настроение Фанни поползло вверх. Как же здорово, что не пришлось хорошего человека заложить! А способствовать поимке шпиона и так долг любого англичанина!
О следующей неделе он даже не думал. С его-то образом жизни, вполне возможно, что до нее он просто не дотянет.
Как и Салли, он любил наведываться в Тайберн, поглазеть на казни. В тайбернской процессии от тюрьмы до виселицы был свой шик, возможность покинуть сей мир веселым, любимым и пьяным вдрызг. Иногда Фанни представлял, что это он поутру покидает камеру в Ньюгейте, не выспавшийся и злой: в полночь перед казнью осужденных будил звонарь и зачитывал вдохновляющие вирши о том, что совсем скоро им предстоит гореть в аду. Перед выходом с преступника снимут кандалы, а руки просто свяжут веревкой, чтоб удобнее было складывать их в молитве или, как он предвкушает, чтобы приподнимать шляпу и заигрывать с девицами по дороге.
За порогом тюрьмы его ожидает телега, которая и покатится на окраину, где рабочие возводят виселицу. Хотя запрещен уже старинный обычай угощать приговоренных спиртным по дороге на казнь, конвоиры подобрее остановятся в кабаке. Висельники так надерутся, что уже на погосте будут отзываться «Ик!» вместо «Аминь» на молитвы капеллана. Перед глазами все поплывет, и покажется осужденным, что возле виселицы сгрудилось в три раза больше людей. Хотя куда уж больше? И так яблоку негде упасть! Толпа напирает со всех сторон, заедая впечатления имбирными пряниками. Когда телега проезжает мимо, зрители в первых рядах снимают шляпы. Не из почтительности, просто зеваки позади пихают их в спину, им тоже хочется поглазеть на отважных разбойников. Хохот, крики, галдеж! Снуют продавцы баллад, размахивают мятыми листами, на которых напечатаны последние речи осужденных.
Висельники взбираются на телегу, над которой возвышается «тайбернское дерево.» Три петли свисают с его «ветви» — воров вешают сразу по несколько, чего с ними церемониться. Капеллан заводит молитвы. Еще остается время для красивого жеста. Выкрикнуть что-нибудь друзьям на прощание, бросить им шляпу, доведя до белого каления палача, которому должна отойти вся одежда казненного. На шею набросят петлю — не шелковую, как для аристократов, обычную конопляную — и…
Приблизительно здесь картина теряла для Фанни все очарование.
Мучительно, толчками, душа будет рваться прочь из тела, а потом… Если есть ад, то ничего, в сущности, не изменится. Он уже пару месяцев как в аду. А если нет? Вообще ничего?
С такими грустными мыслями он добрался до Мэйфера, но, увидев искомый дом, снова приободрился.
Фортуна ему улыбнулась.
Как выяснилось впоследствии, то была сочувственная улыбка сиделки, навеки закрывающей пациенту глаза.
Двухэтажный дом был выстроен относительно недавно, в новом стиле, так что каждое окно вдавалось в стену как минимум на четыре дюйма, чтобы в случае пожара пламя не сразу проникло внутрь. А для вора такой подоконник просто подарок, есть куда ногу поставить. Окна темнели, изнутри не доносилось ни шороха. Жилец, вероятно, удалился по своим злокозненным делам и подрывает основы государственности где-то еще. Только бы оставил бумаги! Если они в доме, Фанни их отыщет.
Особой смекалки не требовалось. Люди устраивают тайники либо под половицей, либо за шкафом, а то и за старинной картиной, на раме которой, в отличие от остальных предметов, оказывается гораздо меньше пыли и больше отпечатков пальцев. Так думал юный грабитель, ловко взбираясь по плющу, который — опять удача — намертво ввинтился в кирпичи и даже не дрогнул под его легким весом. Иностранец как нарочно хотел подольститься к ворам. У тех, кто живет за Каналом, мозги совсем от жары спеклись!
Ломик ему не понадобилась, окно в спальню оказалось приоткрытым. И кто только открывает окна в Лондоне в конце лета? Смрад скотобойни не перекрывали даже запахи пролитого вина и тяжелых духов.
Спрыгнув в комнату, Фанни застыл на месте. Через приоткрытый полог кровати, он увидел очертания тела. Свернувшись калачиком на боку и натянув одеяло на голову, иностранец спал глубоким сном. Только бледная рука с тонкими пальцами выпросталась из-под покрывала. На указательном пальце блестело кольцо с огромным алмазом. Лунный луч коснулся камня и затанцевал на гранях, завораживая грабителя.
Пришла отчаянная мысль. Прежде он промышлял мелкими кражами, но удача сама плывет в руки. Сколько стоит такое колечко? Выручки хватит на билеты в Новый Свет — ему, Салли, матери, братьям — да и сверх того останется. Заживут кум королю! И там, в американских колониях, там, за широкими просторами Атлантики, там этот гад точно до них не доберется!
Пусть подавится своими бумагами.
Стиснув зубы, чтобы не дай бог не вздохнуть слишком громко, Фанни подобрался к спящему. Осторожно подышал на свои похолодевшие ладони, чтобы их касание не разбудило иностранца. А вдруг пальцы спящего отекли и кольцо трудно будет снять? И что тогда делать? Но стоило дотронуться до камня, как кольцо соскользнуло само собой, как будто было надето на палец мраморной статуи. Тихо звякнуло об пол и укатилось под кровать. Чуть не выругавшись, Фанни опустился на четвереньки и пошарил рукой в потемках. Пол под кроватью оказался грязным даже по невысоким стандартам Лондона 18го века.
Когда раздосадованный юноша, так и не нащупав кольцо, рассмотрел свою руку в лунном свете, чтобы уточнить, в чем именно он выпачкался, то понял, что хозяевам дома не повезло с жильцом. Отчаянно не повезло. Теперь им придется перестилать пол. И не только в этой комнате, но и на первом этаже. Возможно, еще и в подвале.
На пальцах Фанни темнела кровь.
Сдавленно вскрикнув, он откинул покрывало и увидел, что лежавший в кровати мужчина во-первых, ничем не напоминал испанца, во-вторых, был очень сильно мертв. Остекленевшие глаза смотрели через плечо Фанни, и тому поневоле захотелось обернуться.
Он просто не успел.
— Добро пожаловать, малыш!
Голос исходил откуда-то сверху, как если бы говоривший наблюдал за ним с потолка.
Перед глазами стемнело…
…Но не надолго.
Он лежал на той самой кровати. Дернулся, но не смог пошевелиться. Скосив глаза, разглядел, что к рукам и ногам не были привязаны веревки. Тем не менее, его парализовало. Кричать он тоже не мог, губы слиплись, как намазанные клеем. Кто-то управлял его телом, переплетениями мышц и нервов, так уверенно и властно, как не получалось даже у него самого.
Это был ни бог и ни дьявол.
