Вообще-то А. И. Тургенев — гражданин России и его никак не мог "вызвать к себе для изъявления его мнения" никакой французский посол. Но таковы были нравы многих русских дворян. Это на своего императора можно было и заговоры, и покушения готовить, а перед французским послом надо стоять навытяжку. Так и нынче наши вольнодумцы перед американским послом навытяжку стоят.
Вряд ли барон Проспер де Барант предполагал, что приглашение на балы молодого талантливого поэта Михаила Лермонтова закончатся дуэлью с его сыном. Если откровенно, дуэль французскому послу была не нужна. Эта дуэль могла повлечь удаление посла из Петербурга. Между Россией и Францией и так были натянутые отношения. Император Николай I явно недолюбливал короля Франции Луи Филиппа. К тому же барон и сам был неплохим писателем и даже дружил с Пушкиным. Он присутствовал при выносе тела покойного поэта и отпевании его в церкви. В. А. Жуковский в письме С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 года заметил: "Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но целой Европы; потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем". П. А. Вяземский тоже пишет А. И. Тургеневу: "Чем поддержал Барант свое неотъемлемое и незаимствованное достоинство во время пребывания его в Петербурге? Ничем, за исключением живого участия, которое он оказал в горе нашем о Пушкине". Как говорили, барон Барант входил в число его "близких и высоко ценимых собеседников-европейцев".
Так что, не увлекаясь конспирологией, остановимся или на версии, что обнаглевший сынок посла Эрнест де Барант и впрямь был уязвлен тем, что приглянувшаяся ему вдовая княгиня Щербатова предпочла русского поэта, или же главной причиной послужила одна европейская кокотка, крутившая романы со всеми знатными юношами, Тереза фон Бахерахт, по дамской своей глупости и впрямь рассказавшая молодому Баранту о том, что думает о нем, да и обо всех французах, Михаил Лермонтов. Вспомнили и "Бородино", и "Смерть Поэта". Как писал 7 марта генерал П. Д. Дурново: "Барант, сын посла, дрался на дуэли с Лермонтовым, гвардейским гусарским офицером. 1-й был легко ранен. Причиной дуэли была г-жа Бахарахт". 17 марта о дуэли уже пишет в своем дневнике Л. И. Голенищев-Кутузов: "Произошла дуэль очень замечательная, потому что один из противников — сын посла, а другой — офицер лейб-гвардии гусарского полка… Героиней, или, вернее, причиной дуэли, была, говорят, мадам Бахарах, не в обиду ей будь сказано, так как она ничего не знала, и оба молодца вызвали один другого, хотя она ни одному из них не давала повода, — несмотря на это, злые языки и сплетницы захотят вышивать по этой канве".
Может быть, науськанный сыном посол и заинтересовался всерьез стихами Лермонтова, вызвал к себе своего агента влияния А. И. Тургенева. Умудренный опытом посол, узнав подробности, перечитал еще раз стихотворение "Смерть Поэта", посвященное его покойному другу, и успокоился. Но у сына, кроме чисто политического недовольства позицией Михаила Лермонтова, хватало и личных претензий. К тому же, как у нас в России водится, из недоброжелателей Лермонтова нашлись и кляузники (может, тот же Тургенев, к примеру), которые сообщили, что поэт написал на него злую эпиграмму:
Прекрасная Невы богиня,
За ней волочится француз!
Лицо-то у нее как дыня,
Зато и жопа как арбуз.
Вот обозленный Эрнест де Барант и решил слегка проучить русского поэта. Где Эрнесту было знать, что эту эпиграмму молодой Лермонтов написал, еще учась в юнкерской школе, когда о Баранте и слыхом не слыхивал, и посвящена она была интрижке между одним из юнкеров и горничной. Надо же было кому-то запомнить эту эпиграмму и спустя семь-восемь лет пересказать молодому Баранту. Может быть, этой доносчицей и оказалась та самая Тереза фон Бахерахт, воспринявшая эпиграмму, якобы направленную в свой адрес? Версию об увлеченности Лермонтова женой консула в Гамбурге я отметаю, хотя бы потому, что именно в это время у него развивались самые нежные отношения с княгиней Марией Щербатовой. Также непонятно, зачем связывают дуэль с именем княгини Марии Щербатовой.
Скорее, надо поверить рассказу лермонтовского друга Акима Шан-Гирея: "История эта оставалась довольно долго без последствий, Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней: наконец одна неосторожная барышня Б***, вероятно, безо всякого умысла, придала происшествию достаточную гласность в очень высоком месте, вследствие чего… Лермонтов за поединок был предан военному суду". Как мы видим, госпожа Бахерахт разнесла слухи о поединке с Барантом, но до этого также в светской болтовне она рассказала что-то лишнее о Лермонтове молодому Баранту.
Как пишет князь Павел Петрович Вяземский: "Лермонтов был в близких отношениях с княгиней Щербатовой; а дуэль вышла из-за сплетни, переданной г-жою Бахарах". П. П. Вяземский называет эту госпожу Бахерахт "очень элегантной и пребойкой женщиной". Впрочем, и молодого Баранта не украшает столь резкая реакция на женские пересуды. О госпоже Бахерахт, как виновнице дуэли, говорит весь петербургский свет, хотя, думаю, что бы ни рассказывала эта красотка, главная причина дуэли была в неприятии характеров друг друга, помноженной на общие сложные русско-французские отношения.
В письмах уже Петра Андреевича Вяземского жене в Баден читаем: "Лермонтов имел здесь дуэль, впрочем, без кровопролитных последствий с молодым Барантом (Надинька, не бледней, не с Проспером). Причина тому бабьи сплетни и глупое ребяческое, а между тем довольно нахальное волокитство петербургское. Тут замешана моя приятельница или екс-приятельница Бахерахт". Спустя несколько дней продолжение: "Об истории дуэли много толков, но все не доберешься толку, не знаешь, что было причиной ссоры. Теперь многие утверждают, что Бахерахтша тут ни в чем не виновата. Она, говорят, очень печальна и в ужасном положении, зная, что имя ее у всех на языке. Кажется, они скоро едут обратно в Гамбург, не дожидаясь навигации. Петербург удивительно опасное и скользкое место".
"Жаль бедной Бахерахтши! В Гамбурге она не уживется, а Петербург надолго не для нея", — добавляет в своем письме П. А. Вяземскому А. И. Тургенев 28 марта. Доказательством того, что эта первая дуэль не была политически спровоцирована ни одной, ни другой стороной, служат и письма секретаря французского посольства барона д’Андрэ своему послу 28 марта 1840 года: "Я не могу выразить, до какой степени второе письмо меня огорчило. Моя первая мысль была о Вас и о г-же Барант. Потом я очень сожалел, что покинул Вас на восемь дней раньше срока; мне казалось, что я мог бы избавить Вас от того, что случилось. Ко времени моего отъезда они уже были в очень натянутых отношениях. Я несколько раз уговаривал Эрнеста сделать над собой небольшое усилие, чтобы не придавать слишком большого значения не вполне культурным манерам г-на Лермонтова, которого он видел слишком часто. Я очень не любил известную даму, находя ее большой кокеткой; теперь я питаю к ней нечто вроде отвращения. Я полагаю, может быть, совсем ошибочно, что при некоторой доле ума она могла бы не допустить того, что произошло. Но, в конце концов, дело, которое могло бы кончиться столь несчастливо, не имеет других последствий, кроме доставленных Вам мимолетного огорчения и больших забот…"
