Когда на улице начали зажигаться фонари, Денис не на шутку испугался. Уже прошло больше двух часов с того момента, когда отец ушёл искать маму. Но ни тот, ни другая до сих пор не вернулись. К тому же ему было не по себе от неадекватного поведения младшей сестры. После укуса Дракулито она была сама не своя. А после ухода отца совсем от рук отбилась: уселась в его любимое кресло, включила по кабельному каналу какие-то мультики про монстров и, не отрывая взгляда от экрана телевизора, стала с жадностью поедать быстрые завтраки, бросая опустошённые пачки прямо на пол. Денис неоднократно пытался её образумить, но она лишь рычала в ответ и говорила что-то нечленораздельное. А один раз, когда он хотел подобрать мусор с пола и выбросить его в урну, зашипела, точно змея, а потом больно цапнула его за руку. Именно поэтому Денис старался держаться от неё подальше. Однако, ему всё же приходилось периодически носить ей еду, иначе сестра начинала так пронзительно визжать, что у него кровь текла из ушей. Всё было бы ничего, только коробок с завтраками оставалось уже мало, а денег, чтобы купить новые, у Дениса не было.
Не зная, чем ещё себя занять в ожидании родителей, он невольно уселся в гостиной и от безысходности тоже стал смотреть мультфильмы. Поначалу они ему не понравились, но, просмотрев несколько серий, он поймал себя на мысли, что просто не может жить без продолжения. Так и сидел он, уставившись в телевизор, и ждал. Голодный, уставший, потерянный. Да ещё так некстати стали беспокоить зубы…
«Ничего, – думал он, – скоро мама с папой придут. Уж они-то наверняка скажут, что случилось с Леной, дадут ей какое-нибудь лекарство, и она вновь станет прежней. Ну, или еды ей купят побольше».
Он осторожно нащупал рукой воспалённую десну возле одного из клыков.
«Интересно, что взрослые делают в таком случае? Пьют обезболивающее?»
Его мысли неожиданно прервал пронзительный вопль сестры. Кажется, она требовала новую порцию. В очередной раз Денис нехотя встал и поплёлся на кухню. Достал из шкафчика оставшиеся коробки с быстрым завтраком (чтобы больше не бегать туда-сюда) и повернул обратно, всё время повторяя про себя одну и ту же фразу:
«Она не монстр. Их не бывает. Они лишь в моей голове».
Но монстры существовали. И очень скоро ему предстояло в этом убедиться.
Человек, несмотря ни на что
Наблюдатель вошёл в класс, и ему в очередной раз стало жутко.
Это было небольшое и прохладное помещение без окон. Здесь было темно и, ко всему прочему, стояла мёртвая тишина. Даже массивные агрегаты, расставленные в несколько рядов по всему классу и отдалённо напоминающие системные блоки, не издавали абсолютно никаких звуков. Их твердотельные накопители, равно как и все остальные устройства внутри, были до омерзения бесшумны. Это тотальное безмолвие выводило его из себя. За многие итерации своего жизненного цикла он повидал всякое. Но хуже, чем сейчас, не ощущал себя никогда.
Он по обыкновению медленно прохаживался вдоль рядов, следя за молчаливой работой агрегатов, как вдруг почувствовал резкую колющую боль где-то в груди. Привычными отработанными движениями он открыл крышку в брюшной полости. Там, среди микросхем и цветных проводов, билось настоящее сердце. Из плоти и крови. В те далёкие времена, когда он был ещё очень молод, его наличие практически считалось атавизмом, так сказать, пережитком человеческого прошлого. Уже тогда молодёжь при первой же возможности стремилась заменить части своего тела и внутренние органы на более эффективные и износостойкие биомеханические имплантаты с достаточно высоким КПД. В итоге повальное увлечение человечества нейропротезированием привело к тому, что отличить людей от машин фактически стало невозможно. Сам же Наблюдатель, ещё в молодости поддавшись этой повсеместно воцарившейся моде, тоже модифицировал себя до неузнаваемости, однако сердце и мозг всё же решил сохранить, поскольку искренне верил, что именно они позволяют считать человека человеком. К его счастью, Всеобщая Ассемблеризация коснулась ещё не всех, хотя таких, как он, с каждым днём становилось всё меньше и меньше.
Ему пришлось просунуть руку в свой корпус и слегка поправить какой-то искусственный клапан. Боль тотчас отпустила. Но факт оставался фактом – он неизбежно старел. Несмотря на то, что все его имплантаты были в отличном состоянии, живое сердце внутри уже почти выработало свой гарантийный срок службы и всё чаще давало о себе знать. Однако, он вовсе не чувствовал себя устаревшей моделью. Хотя всё ещё помнил, как звучали задорные голоса детей, сверкали их любознательные глаза и светились от радости лица, когда они шли в класс получать новые знания. Как это было давно… Наблюдатель с ностальгией прикрыл диафрагмы своих объективов. Но в следующую наносекунду встрепенулся. Сейчас всё было по-другому. Он бросил печальный взгляд на угрюмые металлические агрегаты. Каждый из них лишь изредка изменял цвет и интенсивность мигания своих индикаторов, расположенных на передней стенке корпуса. Со стороны казалось, будто все они перемигиваются между собой на языке, известном лишь им самим. К сожалению, Наблюдатель понимал, о чём они «разговаривали».
– Сейчас же прекратите этот межсетевой обмен пакетами! – прикрикнул он на них. – Если вы будете бессмысленно тратить свои энергетические ресурсы, из вас в итоге получится один цифровой шум.
Но агрегаты не слушались. Мигание их индикаторов, напротив, участилось, будто они делали это назло и знали, что никакого наказания за их своенравие не последует. В конце концов, Наблюдатель для того и существует, чтобы просто наблюдать, а не воспитывать. В его обязанности входит лишь мониторинг работоспособности этой информационной системы. В частности поддержание нужной температуры в помещении, чтобы агрегаты (не приведи Ассемблер) не перегрелись. Остальное – табу, дабы не уменьшать ресурсную эффективность исполняемых ими алгоритмов. Однако, ему, несмотря на запрет, периодически было просто необходимо обмениваться с кем-нибудь информацией, пускай даже по запрещённому вербальному каналу, иначе он просто сошёл бы с ума. Поэтому он по старой своей наблюдательской привычке каждый день отчаянно пытался втолковать этим контейнерам для проводов и микросхем те общечеловеческие ценности, которыми в своё время запрограммировали его самого. А ещё декламировал стихи и читал им вслух произведения давно забытых всеми классиков.
Конечно, он понимал, что делает это себе во вред. Ведь Главный Регулятор за неоднократно проявленную человечность к агрегатам уже давно грозился списать его на свалку или отправить на переработку. И рано или поздно он, несомненно, выполнит своё обещание. Но Наблюдатель ничего с собой поделать не мог, хотя и догадывался, что все его попытки достучаться до лишённых отзывчивости агрегатов вряд ли что-либо изменят. Но верить в то, что они по-прежнему способны чувствовать и испытывать эмоции, не переставал.
– Ребята, послушайте меня, пожалуйста! – вновь обратился он к безмолвным агрегатам. – Я знаю, что вы не любите воспринимать мои аналоговые сигналы. Они кажутся вам чересчур примитивными и предельно устаревшими. Но… может быть, вам понравится стихотворение, которое я хочу вам прочитать. Оно о душевной теплоте, нежности, любви. В общем, о том, что обычно живёт у каждого человека внутри, в его сердце.
