«Им надо было расслабиться, уйти от толпы, – вспоминает Сандра, сестра Альмы. – Наша квартира много месяцев служила им убежищем, и мама – они ее звали миссис Макоджи – заваривала чай, делала бутерброды и играла в шарады». Иногда в этих играх участвовали актеры вроде Стэнли Бейкера (чей новый фильм «Зулус» пользовался большим успехом) и ведущие семейных программ вроде Лайонела Блэра и Брюса Форсита.
Вечеринки в Стаффорд-корте для Маккартни стали частью взросления. «Иногда люди не осознают, что мы тогда находились на грани, когда менялись стили шоу-бизнеса… Они были чуть старше нас, может, лет на десять-двенадцать, но с ними было весело, это были очень уверенно стоявшие на ногах люди из шоу-биза, которые с радостью приняли нас в свой круг. Нам это было очень интересно, мы слышали разные сплетни и знакомились с людьми, которых раньше никогда не встречали. Мы знали, что Альма – знаменитая певица, звезда… Она была из старой школы. Она приглашала нас к своей маме в Кенсингтон, они с сестрой жили с мамой, а их мама была такая пожилая еврейская дама. Альма и ее сестра Сандра были очень милые… Я видел документальный фильм о Джоне Бетжемене, он рассказывал, как после окончания колледжа его пригласили в один загородный дом. И он сказал: «Там я научился быть гостем». Именно это и случилось с нами у Альмы. Там мы научились играть в шарады и потом стали играть в них у себя, когда приглашали друзей. Мы там накапливали опыт».
Альма Коган станет частью взросления и Джона Леннона: тем летом у них завязываются романтические отношения
[98]. Перед ее чарами не устоял и Брайан Эпстайн: он везет ее к своим родителям в Ливерпуль и даже поговаривает о женитьбе.
Другие гости Альмы Коган в основном относятся к мейнстримному, давнишнему шоу-бизнесу: Дэнни Кей, Этель Мерман, Кэри Грант, Сэмми Дэвис-младший, Фрэнки Воэн, Томми Стил. Именно там Джон Леннон и Пол Маккартни впервые знакомятся с Ноэлом Кауардом
[99]. Ему уже за шестьдесят, и в глазах Кауарда эта парочка олицетворяет все, что он ненавидит в современности с ее вниманием к рабочему классу и, как ему кажется, неотвратимым отходом от того, что интересует его самого, – аристократии. «Герцогини тоже могут страдать, – жалуется он, посмотрев в 1956 году «Оглянись во гневе». – Интересно, сколько еще продлится эта склонность к унынию ради уныния?» Но он не высказывает подобных недовольств двум молодым ливерпульцам; напротив, он весь обаяние.
Потом в частном разговоре с Дэвидом Левином из «Дейли Мейл» Кауард рассказывает об их знакомстве. «Битлы», те, с которыми я познакомился, показались мне славными, приятными молодыми людьми, они довольно прилично себя вели, и манера говорить у них забавная», – начинает он. Но не останавливается. Он не может удержаться и прибавляет: «Конечно, у них нет никакого таланта. Только очень много шуму. В мое время молодежь учили вести себя так, чтобы ее было видно, но не слышно – и это отнюдь неплохо». Левин полностью перепечатывает его слова.
Кауард очень расстроен, узнав, что среди награжденных 12 июня по случаю дня рождения королевы будут «Битлы», которым вручат Ордена Британской империи. «Бестактная и провальная ошибка по части премьер-министра, – пишет он у себя в дневнике, – я также полагаю, что королева не должна была соглашаться. В награду за их бездарный, но значительный вклад в казну следовало выбрать для них какое-то иное поощрение».
27 июня Кауард идет на концерт «Битлз» в Риме. «Мне еще не приходилось видеть, как они играют живьем. Шум стоял оглушительный от начала до конца, я не мог разобрать ни слова, которые они пели, ни ноты, которые они играли, только один непрекращающийся, разрывающий уши грохот. Все это походило на оргию массовой мастурбации, хотя, пожалуй, не самую буйную по сравнению с тем, что бывает обычно. Неприятный феномен. Истерия толпы, когда ее продвигают коммерчески или любым иным способом, всегда вызывает у меня тошноту. Осознание того, что большинство современных подростков ритуально сходит с ума по этим четырем безвредным юношам довольного глупого вида, вселяет в меня тревогу. Возможно, мы быстрее летим к вымиранию, чем думаем. Лично я бы хотел взять парочку визжащих малолетних маньяков и треснуть их головами. Я совсем не против, когда публика беснуется от восторга, но ведь не без остановки во время выступления, так что выступление вообще перестает существовать». Тем не менее он признает: «все-таки невозможно судить по одному концерту, есть у них талант или нет… Они играли профессионально, обладали определенным обаянием безыскусности и милосердно пробыли на сцене не слишком долго».
После концерта Кауард идет за кулисы, где его приветствует Брайан Эпстайн и угощает выпивкой. Эпстайн смущен, ему приходится сообщить ему, что «Битлов» не позабавили его нелестные замечания в «Дейли Мейл» и они не хотят его видеть.
Кауард возмущен, но стоит на своем. «Я посчитал это в высшей степени бесстыдным, но решил проявить твердость и достоинство». Он просит личную ассистентку Эпстайна пойти и привести кого-нибудь из «Битлов». «В конце концов она вернулась с Полом Маккартни, и я объяснил ему вежливо, но твердо, что НЕ НАДО обращать внимания на заявления газетных репортеров
[100]».
Кажется, это слегка разряжает атмосферу. «Бедный мальчик был вполне дружелюбен, и я передал поздравления его коллегам, – продолжает Кауард, – хотя на самом деле я бы очень хотел им передать, что они всего лишь мелкие невоспитанные говнюки».
НОЭЛ КАУАРД слушает серенаду КНЯЗЯ ФЕЛИКСА ЮСУПОВА
Биарриц
29 июля 1946 года
Ноэл Кауард и его друг Грэм Пейн наслаждаются летним отпуском в послевоенной Франции. Несколько недель, проведенных в Париже, проходят в «вихре удовольствий и алка-зельтцер» в компании сэра Даффа и леди Дианы Купер. Кауард заглядывает в британское посольство и не находит там «никого, кроме Уинстона Черчилля. Он был очень приветлив, мы проговорили минут сорок, и я сыграл ему пару своих опереточных мотивчиков». Из Парижа они на авто Ноэля едут в Биарриц, где останавливаются у его старого приятеля, кутюрье Эдварда Молино.
В первый солнечный день в Биаррице они утром загорают на пляже и после легкого обеда снова возвращаются туда. Ранним вечером Кауард отвечает на груду писем и переодевается к ужину; он немного взволнован, потому что один из гостей Молино – не кто иной, как князь Феликс Юсупов, известный или скандально известный убийством Распутина.
Участь Распутина, словно из готического романа, по-прежнему производит почти гипнотическое впечатление на высшее общество. Как и после убийства лордом Луканом няни его детей примерно шестьдесят лет спустя, каждый встречный заявляет, что ему кое-что известно. Через несколько дней после смерти Распутина Дафф Купер пишет в дневнике: «К нам в министерство иностранных дел пришли шокирующие телеграммы о смерти Распутина. Кажется, это совершил Феликс Эльстон
[101] [Юсупов], с которым мы были близко знакомы в Оксфорде. Это произошло во время ужина в его дворце. Телеграммы как будто взяты из новеллы времен итальянского Возрождения». Почти через год, 6 декабря 1917-го, Купер записывает, что после ужина на Аппер-Беркли-стрит домой его отвозит Берти Стопфорд. Они сплетничают о Распутине, и это, пожалуй, неизбежно. «[Стопфорд] известный мерзавец, был очень внимателен ко мне, сказал, что я выгляжу моложе, чем в тот раз, когда он меня видел, а это было в Венеции перед войной. Он какое-то время пробыл в России и рассказывал мне об убийстве Распутина. Когда Распутин умер, Феликс Эльстон упал на труп и стал его избивать. Феликс лично сказал это Стопфорду. Он подозревает, что между Феликсом и Распутиным были какие-то отношения. Огромный соблазн последнего для женщин заключался в том, что во время соития он никогда не кончал и потому оно могло длиться бесконечно. А еще у него на члене были три большие бородавки».
