Пруста, сконфуженного столь резкой реакцией, сажают между Игорем Стравинским и Сидни Шиффом. Стравинский замечает, что он «бледен, как вечерняя луна». Пруст хочет сделать Стравинскому комплимент и сравнивает его с Бетховеном.
– Вы, конечно же, восхищаетесь Бетховеном.
– Я терпеть не могу Бетховена.
– Но ведь, cher maître
[162], его поздние сонаты и квартеты…
– Хуже прочих.
Примерно в это же время Джеймс Джойс громко всхрапывает («надеюсь, это был всхрап», прибавляет Белл), потом вздрагивает и просыпается. Пруст, который выглядит на десять лет моложе своего возраста, или, по крайней мере, так думает Джойс, представляется ему
[163]. Их часто считают соперниками; их труды часто сравнивают и обычно не в пользу Джойса.
Описания встреч на приемах всегда зависят от капризов памяти, на них наслаиваются сплетни, слухи и недоразумения, запутывая их еще больше, и вся эта мешанина неминуемо искажается еще и под действием алкоголя. Стоит ли поэтому удивляться, что существует по меньшей мере семь вариантов беседы Пруста и Джойса:
1) В пересказе Артура Пауэра, друга Джойса:
Пруст: Вам нравятся трюфели?
Джойс: Да.
2) В пересказе герцогини де Клермон-Тоннер:
Пруст: Я никогда не читал ваших сочинений, мистер Джойс.
Джойс: Я никогда не читал ваших сочинений, мистер Пруст
[164].
3) В пересказе Джеймса Джойса Жаку Меркантону много лет спустя:
«Пруст разглагольствовал об одних герцогинях, а меня больше интересовали их горничные».
4) В пересказе Джеймса Джойса его близкому другу Франку Баджену:
«Наш разговор исключительно состоял из слова «нет». Пруст спросил, знаком ли я с герцогом таким-то. Я сказал: «Нет». Наша хозяйка спросила Пруста, читал ли он такой-то фрагмент из «Улисса». Пруст сказал: «Нет». И так далее. Конечно, ситуация была невозможная. Дни Пруста только начинались. Мои же уже заканчивались».
5) Как говорит другой его друг Падрейк Колум, Джойс хочет сорвать планы Шиффа, рассчитывающего, что его прием войдет в историю, и потому старается по возможности не открывать рта:
Пруст: Ах, мсье Джойс, вы знакомы с принцессой…
Джойс: Нет, мсье.
Пруст: Ах, вы знакомы с графиней…
Джойс: Нет, мсье.
Пруст: Тогда вы знакомы с мадам…
Джйс: Нет, мсье.
Однако в этом варианте Джойс подводит сам себя, потому что его молчаливость сама становится частью легенды.
6) В пересказе Уильяма Карлоса Уильямса:
Джойс: У меня каждый день болит голова. У меня ужасно плохое зрение.
Пруст: Мой бедный желудок. Что мне делать? Он убивает меня. Мне вообще уже пора уходить.
Джойс: И у меня то же самое. Найти бы еще кого-нибудь, кто бы довел меня под руку. До свиданья!
Пруст: Приятно было познакомиться. Ах, мой желудок.
7) В пересказе Форда Мэдокса Форда:
Пруст: Как я говорю, мсье, в романе «По направлению к Сванну» 1, который вы, конечно же…
Джойс: Нет, мсье.
(пауза)
Джойс: Как мистер Блум говорит в моем «Улиссе», который, мсье, вы несомненно читали…
Пруст: Нет, мсье.
(пауза)
Пруст извиняется за опоздание, объясняя его недомоганием, и затем с некоторыми подробностями описывает симптомы.
Джойс: Знаете, мсье, у меня практически те же симптомы. Только в моем случае, анализ…
И после этого оба несколько часов обсуждают свои разнообразные болезни.
По словам Шиффа, который обычно довольно точен, прием заканчивается тем, что Пруст зовет Шиффов к нему в гости, и Джойс тоже втискивается в такси вместе с ними. Там Джойс закуривает и открывает окно. Пруст недоволен, потому что у него астма и он ненавидит свежий воздух. Во время короткой поездки Пруст непрерывно говорит, но ни разу не обращается к Джойсу.
Когда все четверо высаживаются на улице Адмирала Гамелена, Джойс пытается попасть вместе с остальными к Прусту, но они всеми силами стараются от него отделаться.
– Пусть мое такси отвезет вас до дома, – настаивает Пруст и исчезает наверху вместе с Вайолет Шифф, а Сидни Шифф остается заталкивать Джойса в машину.
Наконец-то избавившись от Джойса, Пруст и Шиффы пьют шампанское и весело болтают до рассвета.
ДЖЕЙМСУ ДЖОЙСУ почти нечего сказать ГАРОЛЬДУ НИКОЛЬСОНУ
Гайд-парк-гарденс, 31, Лондон W2
30 июля 1931 года
Небольшая компания гостей собралась в гостиной главы издательства «Патнем» в ожидании обеда в честь Джеймса Джойса. В воздухе витает тяжелый аромат белоснежных лилий, он еще больше усугубляет нервную и душную атмосферу.
Жена главы Глэдис Хантингтон, пожалуй, волнуется больше всех. Обед тем более страшит хозяйку, что ее главный гость, можно сказать, воинственный приверженец молчаливости. Персонажи в романах Джойса, как известно, весьма разговорчивы – и мысленно, и устно, и то и другое одновременно, целыми страницами напролет, – а вот сам автор предпочитает передавать свои мысли долгими вздохами. Джойс редко нарушает молчание, разве что когда тема живо его занимает: беседуя с Ле Корбюзье, он разговорился только когда архитектор спросил о Пьере и Пепи, попугайчиках Джойса.
В гостиной на втором этаже сидят и вежливо беседуют глава издательства Констант Хантингтон, его жена Глэдис, бывшая фрейлина королевы Александры леди Госфорд, критик Десмонд Маккарти, а также мемуарист Гарольд Никольсон, который недавно вступил в Новую партию Освальда Мосли, как вдруг с лестницы до них доносятся какие-то звуки. Все встают в ожидании.
