— Но кто может помочь? — сказала Миравелль. — Лоркин заставит нас делать так, как она хочет, а все остальные погибли.
— Не волнуйся насчет Лоркин, — сказал Квинн.
Оберон с отвращением утер слезы, и снова тепло обнял Миравелль. Он протянул руку с длинными изящными пальцами и потрепал Мону по склоненной голове, а потом притянул ее к себе.
Мы закрыли дверь морозильной камеры.
— Квинн, — сказал я, — набери Первую улицу и дай мне маленький телефон.
Он повиновался, с ловкостью набрав номер одной рукой, так как другой все еще держал в плену Лоркин.
Ее красивое лицо ничего не выражало. Оберон, обнимая Миравелль и Мону, взирал на Лоркин с нескрываемой угрозой.
— Смотри, — прошептал я Моне.
Потом я был на связи:
— Лестат хочет поговорить с Ровен о Морриган.
На линии зазвучал ее низкий с хрипотцой голос:
— Какие у тебя новости для меня, Лестат?
Я рассказал ей все.
— Как быстро ты сможешь сюда добраться?
Мона забрала у меня телефон.
— Ровен, они могут быть живы! Может быть, у них просто остановились жизненные функции.
— Они мертвы, — сказала Лоркин.
Мона вернула телефон.
Ровен спросила:
— Вы останетесь, пока я не доберусь до вас?
— Мы создания тьмы, любимая, — сказал я. — Как сказал бы смертный: давай поживее.
Было два часа ночи, когда приземлился реактивный самолет. Он едва вписался в посадочную полосу.
К этому времени, Мона и я — препоручив Оберона и Лоркин заботам Квинна — в течение двух часов разбирались с телами на острове. Мы скормили останки погибших жадному морю. Даже кошмарные обломки обуглившегося и дымящегося вертолета — мрачная задачка — погрузили в спокойные Карибские воды, так быстро забывающие грязные делишки, свершающиеся на этом острове.
Как раз до того, как приземлился самолет, мы обнаружили весьма интересный тайник Лоркин — с компьютером, подключенным к внешнему миру и изобилующем информацией о наркоторговцах; дюжиной банковских счетов, тут и там засветившихся в списке.
Но больше всего нас шокировало изобилие медицинской информации: бессчетные статьи, из, очевидно, достойных доверия источников, посвященные вопросам, связанным с заботой о здоровье — от советов по диетическому питанию до нейрохирургии, сложнейших операций шунтирования на сердце и трепанации черепа.
Фактически мы нашли больше информации, чем были в состоянии проштудировать.
Потом мы натолкнулись на материалы о медицинском центре Мэйфейров.
И все это обнаружилось здесь, в этом странном месте, существующем на стыке жестокости и мистики, и я осознал, каким грандиозным был проект Центра, каким многогранным, смелым и многообещающим.
Я увидел план больницы и лабораторий. Увидел списки врачей, перечень больничных отделений и исследовательских команд.
В довершении к этому Лоркин хранила статьи о Центре, которые публиковались в научных журналах.
И наконец мы нашли обширный материал посвященный самой Ровен — ее карьере, ее успехам в исследованиях, ее личным планам о развитии Центра, ее любимым проектам, ее взглядам, ее целям.
У нас просто не было возможности все это охватить.
Мы решили, что заберем системный блок с собой. Да у нас и не было выбора. Возьмем и диск Оберона.
Никаких следов трагедии не останется для любопытных глаз.
Ровен и Стирлинг первыми сошли с трапа, Ровен — в джинсах и простой белой кофточке, и Стирлинг — в твидовом костюме. Они тут же отреагировали на зрелище: три Талтоса. На самом деле Ровен, похоже, испытала безмолвный шок.
Я отдал Ровен системные блоки от двух компьютеров, которые она перепоручила ассистентам, пристроившим их в самолете. Лоркин взирала на все это с тем же непроницаемым выражением лица, что и Ровен, только черты ее были мягче, хотя, возможно, это было частью ее сладкой маски. Во время ожидания она хранила молчание и не изменила себе и теперь.
Миравелль плакала. Оберон, который снял бандану и привел в порядок волосы, выглядел более чем красивым, и снизошел до того, чтобы кивнуть Ровен.
Потом Ровен сказала Моне:
— Где тела?
Из самолета, как по сигналу, вышел экипаж, состоявший из мужчин в белых брюках и халатах, вниз по металлическим ступеням. Они несли нечто, смахивавшее на гигантский спальный мешок. У них были еще приспособления, которые я не смог опознать и не могу описать.
Мы вернулись к морозильной камере.
За все это время Лоркин не выказывала признаков сопротивления, а Квинн держал ее крепко, но она не спускала своих огромных красивых глаз с Ровен, только время от времени, вроде как случайно, взглядывала на Оберона, который не переставал глазеть на нее с откровенной злобой.
Ровен осторожно вошла в камеру, как и я до этого. Она быстро осмотрела тела. Дотронулась до нитей струящегося вещества на полу. Рассмотрела обесцветившиеся пятна на коже. Ее руки коснулись голов. В заключении она отстранилась и позволила команде делать то, что они должны были делать: разместить тела в самолете.
Она взглянула на Мону.
— Они мертвы, — сказала она. — Они умерли давно. Скорее всего, сразу после того, как легли здесь вместе.
— Может быть, и нет! — отчаянно сказала Мона. — Может быть, они способны переносить температуры, которые мы не можем.
В своем украшенном перьями платье она выглядела ослабшей и измотанной, ее рот кривился.
— Их больше нет, — сказала Ровен. Ее голос не был жестоким. Он был торжественным. Она боролась с собственными слезами, и я это знал.
Миравелль снова начала плакать: "О, Мать, о, Отец…"
— Дело в распространившемся разложении, — сказала Ровен. — Температурный режим не поддерживался должным образом. Им не пришлось испытать удушье. Они уснули, как люди засыпают в снегу. Скорее всего, под конец им стало тепло, и они умерли в покое.
— Ах, это так прекрасно, — совершенно чистосердечно сказала Миравелль. — Ты так не думаешь, Мона? Это так чудесно. Лоркин, дорогая, ты не думаешь, что это замечательно?
— Да, Миравелль, милая, — мягко сказала Лоркин. — Не беспокойся о них больше. Все, что они задумывали, осуществилось.
Она так давно молчала, что теплота ее тона застала меня врасплох.
— И что они задумывали? — спросил я.
— То, что знала об их предназначении Ровен Мэйфейр, — сказала Лоркин спокойно. — Сделать так, чтобы не исчезли Таинственные люди.
Ровен вздохнула. Ее лицо было необыкновенно грустным.
Она раскинула руки и выпроводила нас с кухни, доктор, отгоняющий от постели почившего.
