Клем распахнул перед нами двери лимузина.
— Вы уверены, что хотите в эту часть города?
— Просто высадишь нас, нам никуда не нужно.
В машине было тихо, пока мы бесшумно ехали, будто каждый из нас был сам по себе.
Мы не Талтосы. Мы не невинны. Мы не можем жить в посвященной Богу благословенной горе. За нас не похлопочут и нас не спасут те, кому мы послужили по случаю. Они же не станут почтительно благодарить нас, ведь нет? Они не откроют перед нами двери своего пристанища.
Так дайте же нам погрузиться в язвы города, распространяясь там, где в дебрях бессмысленных и проигрышных судеб дешевые убийцы обнажают ножи за двадцатидолларовую бумажку, где неделями в сорной траве гниют трупы среди обуглившегося леса и куч битого кирпича.
Я изнывал от жажды.
Пышно разросшийся луноцвет, длинные, как деревья, дымовые трубы, — разве не здесь мое место? Веяние зла.
Скрип разбитых досок. Morthadie. Компания за зубчатой стеной. Я слышу, как кто-то шепчет мне в ухо:
— Ищешь, чем себя занять в ближайшее время?
Невозможно сказать лучше.
Глава 29
Я проснулся сразу. Солнце давно уже село. Мне было очень уютно в кровати тетушки Куин. Я даже сделал страннейшую вещь перед тем, как отойти ко сну. Вняв увещеваниям Жасмин по поводу моего восхитительного льняного костюма, я развесил всю свою одежду и надел длинную сорочку из фланели.
Откуда взялась эта безумная блажь? Я, который в бархате и кружеве укладывался среди грязи в гроб, оказался вдруг приверженцем столь обременительных удовольствий? Я убегал от солнца, закапываясь прямо в сырую землю. Как-то я устроился спать в склепе под церковным алтарем.
На столе сидел Джулиан. Он набил маленькую тонкую черную сигарету на своем золотом портсигаре и зажег ее. Его холодное тонкое лицо осветила вспышка. Аромат дыма.
— Ах, это что-то…
— Итак, ты высасываешь из меня все больше и больше энергии, понимаю, — сказал я. — Ты вытягиваешь ее из меня, даже когда я сплю?
— При свете дня ты мертвец, ледяной, как камень, — заметил он. — Тем не менее, последний час ты видел прелестный сон. Мне, пожалуй, понравился твой сон.
— Я знаю, что мне снилось. Что мне для тебя сделать, чтобы ты навсегда оставил меня в покое?
— Я думал, ты меня обожаешь. Неужели все это было шуткой?
— Итак, ты провалился, — сказал я. — Ты навел Мону на мысль переспать с Михаэлем, но рождение Морриган ее уничтожило. Откуда тебе было знать? И то же с Меррик Мэйфейр, которая стала одной из нас. Это не было твоей ошибкой. Ты просто доверил ее Таламаске. Будешь продолжать? Ты не можешь и дальше вмешиваться и совершать ошибки. Лешер мертв. Морриган мертва. Ты должен оставить их в покое, своих обожаемых Мэйфейров. Ты играешь в святого. Это не по-джентльменски.
— А ты оставишь их в покое? — спросил он. — О, я не о моем сокровище, не о Моне. Она потеряна. Я это признаю. Ты знаешь, что меня теперь беспокоит. — Его голос гудел от переполнявших его эмоций. — Не поставлена ли на карту судьба всего клана?
— О чем ты? — спросил я.
— Разве особа, благосклонности которой ты ищешь, не увеличила практически до неприличия благосостояние семьи? Не она ли освящает безграничное могущество Мэйфейров?
— А что говорят ангелы? — отозвался я. — Помолись святому Хуану Диего, пусть он даст ответ.
— Ответь мне, — настоял он.
— Какой мне дать ответ, чтобы он тебя устроил? — спросил я. — Иди к Танте Оскар, она знает кто ты. Или поищи в доме приходского священника, отца Кевина. Адресуй им свои вопросы. Но уходи от меня.
— Я тебя прошу! — сказал он.
Мы уставились друг на друга. Его самого удивили собственные слова. И я был удивлен.
— А что если я тебя попрошу, — сказал я, — не вмешиваться больше! Предоставить их собственной судьбе и совести?
— Тогда, может, заключим сделку? — спросил он.
Я отвернулся. Меня мучил озноб. Так, может, заключим сделку?
— Будь ты проклят!
Я поднялся, сорвал с себя сорочку и облачился в свою одежду. Слишком много пуговиц у костюма-тройки. Я затянул фиолетовый галстук. Причесал волосы. А еще мне предстояло обуться, а ботинки, конечно же, были за дверью.
Где-то тут был основной переключатель для света. Я нажал на него. Обернулся. Джулиана не было. Маленький столик стоял нетронутым. А вот дым остался. А с ним и аромат сигареты.
Я прошу тебя!
Надев ботинки, я вышел из дома через черный ход и быстро пошел по мокрой траве и по краю болота. Я знал, куда мне следует направиться. Это был город. Улицы деловой части.
Просто идти, идти и думать, без всякой цели, брести. Забыть о Крови. Кровь, забудь обо мне.
А из деловой части я направился в жилые кварталы, быстрее и быстрее, выбивая по тротуару дробь, пока на окраине он не замаячил передо мной — Медцентр Мэйфейров, поймавший в сеть огней затянутое тучами ночное небо.
Что я делал?
Этот Сад предназначался для пациентов, разве нет?
Безлюдный в это время ночи, пустыня с кустиками лигуструма и роз, пересеченная гравийными дорожками. Здесь можно бродить в полнейшей безопасности. Никакой надежды увидеть хоть кого-нибудь. Никакой надежды устроить небольшое озорство. Никакой надежды на…
Передо мной оказался Джулиан, перекрывший мне путь.
— Ах ты дьявол, — сказал я.
— Итак, что ты задумал? Что там творится в твоем хитроумном мозгу? — потребовал он. — Найти ее в полуночной лаборатории и снова предложить ей свою кровь? Предложить ей изучить ее под микроскопом, ты, ловкий дьявол? Любой дешевый повод сблизиться?
— Неужели ты никогда не поймешь? Ты не можешь помешать мне, приятель! Ступай в Свет. Твои проклятия выдают твою суть. А теперь получи мое проклятие!
Я рванул к нему — я закрыл глаза. Я увидел духа в себе, энергичного вампирического призрака, который влился в мою плоть, алкал мою кровь, поддерживающую во мне жизнь, дух, которого я сжимал обеими руками, потому что держал за горло.
И дух в нем, фантом, стремившийся принять образ человека, но не бывшего человеком, и я открыл рот, охватив его рот губами, как делал с Патси и впустил в него ветер, яростный ветер отторжения, не любви, а отречения, отрицания.
Изыди, ты, злая сущность, изыди, ты, извращенный, суетный дух, отправляйся туда, где твое место. Если я могу освободить тебя от Земли, я это сделаю.
Он запылал передо мной, во плоти, от ярости. Я изо всех сил ударил его, затряс, отбросил так далеко от себя, что вскоре потерял из виду, и он издал мучительный вопль, который, казалось, заполнил собой ночь.
