Похоже, что ответ Доницетти на этот крик души не сохранился. Однако 10 мая 1842 года он написал Джузеппине Аппиани, их общему с Россини другу, что он, в свою очередь, не получил ответа от Россини, который, наверное, был «обижен, раздосадован». За четыре дня до этого он написал Васселли, что болонский вопрос может быть разрешен в течение нескольких дней. «Я все еще жду от него [Россини] писем. Болонья унылый город, мне будет там скучно, но по крайней мере у меня будет место, где отдохнуть. Мысль о том, что я формирую учеников, будет развлекать меня и приносить мне удовлетворение и готовить к менее печальной старости, если я вообще ее достигну. С каждым курьером я жду положительного или отрицательного ответа».
Доницетти вскоре принял в Вене должность придворного дирижера хора и капельмейстера личных концертов Его Императорского Величества императора Австрии. Когда Васселли стал упрекать его в письме за то, что он покинул Италию, вместо того чтобы принять пост в Болонье, Доницетти ответил (25 июля 1842 года): «Упустить тысячу австрийских лир [около 475 долларов] в месяц за ничегонеделание и много месяцев свободы ради того, чтобы зарабатывать пятьдесят скуди, давать уроки в консерватории, руководить ею, дирижировать и сочинять произведения для капеллы, имея всего два или три месяца отпуска! Вот как человек живет при дворе, и я предпочитаю так... изысканно!»
Провалившись в своих попытках привлечь в лицей Меркаданте, Пачини и Доницетти, Россини позволил властям общины назначить Антонио Фаббри преподавателем контрапункта и фактически его директором. Но интерес его к лицею при этом не ослабел. Напротив, его неудача привлечь к руководству им выдающегося музыканта, казалось, еще больше увеличила пристальное внимание, которое он оказывал ему. На школьных торжествах, состоявшихся 15 июня 1842 года, в число исполняемых произведений вошли увертюра к «Эгмонту» Бетховена и хор из «Сотворения мира» Гайдна, музыка, которой побаивались в Италии, считая слишком передовой и немного экзотической, но Россини настаивал на ее исполнении.
В апреле 1842 года Россини опечалила весть о смерти его друга Агуадо. В пятьдесят восемь лет Агуадо отправился из Парижа на свою родину в Испанию, проехав в экипаже шестнадцать миль из Овиедо в Бискайский порт Хихон по дороге, в строительстве которой принимал участие. В пути его захватила буря, преградив дорогу. Он проделал остальное расстояние пешком и пришел в Хихон усталый и замерзший, здесь с ним случился удар, и несколько часов спустя он умер 3 . По просьбе Россини Олимпия написала Эктору Куверу в Париж с просьбой сообщить семье Агуадо о том, что он должен им 50 000 франков, которые занял у Агуадо и которые хочет вернуть им, сняв со своего счета в банке Ротшильда. Кувер воспользовался этим случаем, чтобы передать Ротшильдам все парижские вклады Олимпии; так что с тех пор все финансовые дела супругов Россини вел банк Ротшильда.
В июне 1842 года Россини был произведен Фридрихом Вильгельмом IV Прусским в рыцари недавно учрежденного ордена «За заслуги в области науки и искусства». А в день его именин в 1842 году в Болонье устроили городской фестиваль. Около его дома в полдень запустили гигантский воздушный шар. Когда стемнело, начались великолепные фейерверки, и исполнили «Стабат матер» в переложении для четырнадцати духовых инструментов, выполненном Джованни Андре. Попытка Антуана Оланье опубликовать и исполнить «Стабат матер» Россини-Тадолини запустила такую цепь событий, которая добавила блеску мировой репутации Россини и вернула его к участию в событиях за пределами его дома и к работе в музыкальном лицее. Для него лично эта цепь событий послужила для того, чтобы улучшить все, кроме здоровья. Едва ли следует удивляться, что в 1842 году двадцатидевятилетний Верди напишет своему другу, графине Эмилии Морозини: «Я был в Болонье пять или шесть дней. Я посетил Россини, который встретил меня очень любезно, и его радушный прием показался мне искренним, и я был очень рад. Когда я думаю о том, что живая слава всего мира – это Россини, я мог бы убить себя и вместе с собою всех глупцов. О, это великая вещь – быть Россини!»
Среди почти пятидесяти сохранившихся писем Россини, адресованных Микеле (сэру Михаэлу) Коста, есть одно, написанное 12 сентября 1842 года и отправленное из Болоньи в Лондон, которое ярко отражает эйфорическое состояние души (если не тела), в котором пребывали болонцы, шумно приветствуя «Стабат матер», описанное самим композитором:
«Мой уважаемый друг, это письмо тебе доставит мой очаровательный друг [Доменико] Ливерани. Он выполнил свой долг, приехав, чтобы служить тебе в Великой столице. Теперь твоя обязанность помочь ему заработать немного гиней, в которых он так нуждается!!! Я прошу, чтобы ты воспользовался своей властью и предоставил ему все средства, необходимые для того, чтобы организовать великолепный концерт в разгар сезона. Я также прошу тебя представить его благородным милордам, устраивающим частные музыкальные вечера, которые называют концертами, в которых принимают участие Пуцци и Драгонетти. Он издаст какой-нибудь звук на кларнете или удар, чуждый гармонии или меры. С этим ничего не поделаешь. Пусть только потекут деньги, а я подумаю об остальном... Ты, наверное, сочтешь манеру моего письма странной и немного высокомерной; чего же еще ожидать? Успех «Стабат матер» (непредвиденный) так сильно ударил мне в голову, что я стал владыкой. У тебя чувствительное сердце и деспотический характер, ты всеми командуешь, как же мне не питать надежд по поводу моего бедного Ливерани? Я также рекомендую его мистеру [Бенджамину] Ламли, которого я видел в Болонье. Будь счастлив, прими мои молитвы и верь в мою искреннюю привязанность. Дж. Россини» 4 .
15 декабря 1841 года Олимпия в письме Эктору Куверу попросила организовать консультацию у самых знаменитых парижских специалистов по заболеваниям мочеиспускательного канала. Она сказала, что болонский врач готовит суммарное описание болезни Россини за пять лет, начиная с 1836 года. 6 февраля 1842 года она послала сообщение Куверу, явно надеясь, что сможет в ближайшем будущем отвезти Россини в Париж. Однако еще более года Россини чувствовал себя слишком больным, слабым и подавленным, чтобы осуществить это сулящее надежду путешествие. Тем временем ему продолжали оказывать почести. 24 января 1843 года болонский городской совет завершил свое заседание принятием решения установить бюст Россини в лицее. 4 февраля в Пезаро на дом, в котором родился Россини, повесили выгравированную доску и выпустили медаль в ознаменование двух исполнений «Стабат матер» (16 и 17 февраля) в театре «Нуово». 15 марта греческий король Отто даровал ему рыцарский крест Королевского ордена Спасителя.
Тем временем Россини предлагал различные меры, чтобы увеличить скудные средства лицея. 19 марта 1843 года к его друзьям Доменико Ливерани и Карло Паризини в лицее присоединились Донцелли, Дзуккелли, моденский скрипач Сигичелли и оркестр на благотворительном концерте, на котором исполнялась музыка Моцарта. Еще большая сумма была собрана для школы во время полулюбительской постановки россиниевского «Отелло» в театре «Контавалли» 4 мая. Россини, хотя и планировал уехать в Париж, где ему, вполне вероятно, десять дней спустя предстояла операция, тем не менее дирижировал. Три представителя семьи Понятовских 5 исполняли главные роли: князь Джузеппе (Отелло), князь Карло (Эльмиро) и княгиня Элиза, жена Карло (Дездемона). Канцону поющего за сценой гондольера исполнил Донцелли. Среди зрителей присутствовали мадам Изабелла Кольбран-Россини и такие знаменитые певцы, как Николай Иванов, Антонио Поджи и его жена Эрминия Фредзолини, Франческо Педрацци, Дзуккелли, Доменико Косселли, Чезаре Бадиали и Дезидерата Деранкур. Россини и главным исполнителям пришлось после оперы выходить множество раз, отвечая на громкие продолжительные аплодисменты.
