15 июля, когда Нидермейер и Ваэз готовились к отъезду в Париж, Россини передал им следующее письмо для Пилле:
«Дорогой месье Пилле, эта пара слов будет доставлена вам месье Нидермейером и Ваэзом. Вы просто не могли предоставить в мое распоряжение сотрудников, которые в большей мере облегчили бы мне задачу благодаря своим личным качествам, дружелюбию и таланту. Наша работа закончена. Выбранные мною фрагменты нашего превосходного пастиччо не вполне соответствуют вашим последним планам. Поэтому я умоляю вас придерживаться того, что мы сделали. Я требую, чтобы никаких изменений не было произведено в моей работе. Это единственное вознаграждение, которого я от вас жду.
Примите, дорогой месье Пилле, выражение моих самых искренних чувств. Джоакино Россини».
«Роберт Брюс» был поставлен в «Опера» 30 декабря 1846 года – постановку пришлось отложить с середины месяца на 23 декабря (дата напечатанного либретто), а затем на более позднее число из-за болезни Розины Штольц. Первые зрители были слишком взволнованы посещением оперы, которую многие считали подлинной премьерой Россини, и разошлись во мнениях по поводу того, что они увидели и услышали, поэтому не обратили внимания на то, что в оркестр «Опера» был включен недавно изобретенный инструмент, позже получивший название саксофон. Однако многие зрители заметили, что некоторые певцы находились не в лучшей форме. Штольц пришла в такую ярость, когда некоторые зрители попыталась заглушить адресованные ей аплодисменты ее поклонников, что стала выкрикивать со сцены проклятия.
«Роберт Брюс», выдержавший тридцать представлений и возрожденный летом 1848 года, вызвал резкую полемику. Пилле бросился на защиту этой музыкальной смеси от нападок Шарля Дюпоншеля, жаждавшего сменить его на посту директора «Опера». Некоторые критики нападали на саму идею пастиччо. Луи Деснуайе, опубликовавший книгу в 136 страниц с противоположным мнением, пытается создать свою эстетически-этическую концепцию, утверждая, будто «Роберт Брюс» в действительности не был ни пастиччо, ни новой оперой, а переделанной и «завершенной» «Девой озера». «Ревю э газетт мюзикаль», как всегда настроенная против Россини, бросилась в атаку на «Роберта Брюса», Россини, его либреттистов и Пилле, обвиняя их в профанации. Берлиоз в «Журналь де деба» упрекал Россини за «отсутствие уважения к художественным деталям, создающим истинную выразительность и верность характеров».
Самые обоснованные и яростные нападки на «Роберта Брюса» были опубликованы венгерским пианистом Штефаном Хеллером в форме письма, обращенного к «Мьюзикл уорлд» (Лондон). Описывая Россини как «великого коррупционера в музыке», Хеллер осуждает его «изнеженные каватины... неестественные страсти... лицемерную фразеологию... отсутствие вкуса... тривиальные и вульгарные идеи». Переведенная на французский язык и опубликованная в «Критик мюзикаль», резкая критика Хеллера привлекла внимание Олимпии Пелиссье. Возможно, не посоветовавшись с Россини, 17 января 1847 года она схватила перо и написала Пилле следующее:
«Что я могу вам сказать, прочитав в «Критик мюзикаль» от 17 января 1847 года письмо, адресованное мистером Штефаном Хеллером директору «Мьюзикл уорлд»? Только то, что, совершенно ошеломленная, я внимательно прочла эту лавину оскорблений, глупого пустословия, высказанных невежественно, нагло, с плохим вкусом, так что кровь застыла у меня в жилах, а щеки вспыхнули от возмущения. Как могла я, женщина, всего лишь мельчайшая песчинка, отомстить за оскорбление, выходящее за пределы человеческого воображения? Я принялась за работу. Я отправила директору «Деба» коробку с двумя парами великолепных ослиных ушей, первую в подарок месье Бергену, главному редактору «Деба»; вторую – знаменитому композитору месье Гектору Берлиозу с тем, чтобы он переслал ее своему прославленному другу, современному Мидасу, по-иному называемому Штефан Хеллер. Уши были упакованы в корм для скота. Все это заняло у меня много времени: одни уши не удовлетворяли меня, мне хотелось вызвать веселье, когда будут открывать ящик. Я надеялась, что вышеупомянутая посылка будет открыта в присутствии директора или служащих «Деба»; невозможно, чтобы этот подарок не достиг адресата, так как я прикрепила к ушам, как фронтиспис, статью от 17 января, убежденная в том, что месье Бертен с удовольствием передаст вышеупомянутое украшение тому, кто его заслуживает. Россини ничего об этом не знает; его sang-froid
[63] находится в полном противоречии с моей натурой – я чуть не заболела от огорчения, он же весело высмеивает мистера Штефана Хеллера, даже не зная имени этого злосчастного парня. Он утверждает, что этот джентльмен имеет полное право на свое собственное мнение, которое следует уважать».
Мы не знаем, достиг ли замечательный пакет Олимпии своего назначения, но точно знаем, что, возможно, благодаря этому обмену оскорблениями «Роберт Брюс» принес Нидермейеру 15 000 франков (по 500 франков за каждое из тридцати представлений). Россини, снабдивший Пилле «новой» оперой Россини, но не получивший за нее ни франка, мог с полным правом смеяться над высокопарным тоном кипящих негодованием Дюпоншеля, Хеллера и других. Начавшего свой сценический путь в «Опера» «Роберта Брюса» в предпоследний день 1846 года можно было услышать в следующем октябре в Брюсселе, а в ноябре в Гааге, прежде чем он вернулся в «Опера» летом 1848 года.
Тем временем в Болонье восшествие Пия IX подвигло Россини на создание еще одного пастиччо. Римский историк Джузеппе Спада предложил ему положить на музыку написанные по случаю стихи графа Джованни Маркетти и создать кантату в честь нового папы. Без долгих размышлений Россини согласился, возможно, он планировал еще раз обратиться к «Хору бардов». Затем он передумал и 6 августа 1846 года написал Спаде: «Я очень задержался с ответом на ваше драгоценное письмо; был болен и все еще не совсем поправился; примите мои извинения. Как только я получил ваше письмо, я сообщил графу Маркетти, что у меня есть хор, на музыку которого можно положить новые стихи, и что я всецело в его распоряжении, но до сегодняшнего дня я не получил ответа. Что же касается написания мною кантаты, не забудьте, мой превосходный друг, что я еще в 1828 году отложил свою лиру и не смогу снова взять ее. Если бы эта изумительная возможность предоставилась мне, когда я был еще в состоянии, я с энтузиазмом принялся бы за работу; но теперь я инвалид и должен пребывать в немоте. Если Маркетти согласится на хор, я его тотчас же вышлю...»
Спада не сдался. Через двух болонских друзей Россини, маркиза Камилло Пиццарди и В. Кристини, он оказал такое сильное давление на Россини, что композитор, наконец, согласился составить кантату-пастиччо. Когда позже к нему обратились с просьбой опубликовать эту кантату – «Кантату в честь римского папы Пия IX», – он ответил, что публикация невозможна, так как музыка принадлежит другим издателям, которые ему уже заплатили. Тогда Маркетти пришлось приспособить стихи к уже существующей музыке. 25 октября 1846 года Россини писал Спаде: «Я отправил маркизу Пиццарди свою композицию на стихи графа Маркетти, с тем чтобы она была как можно скорее переслана вам; если это произведение будет когда-либо исполняться, потребуется прекрасное текучее сопрано для образа Надежды и тенор для L’Amore pubblίco
[64]. Партия Корифея не велика, для нее просто потребуется точный голос. Бас Genίo crίstίano
[65] должен обладать силой и мужеством. Вы найдете двух Корифеев в хоре девушек, последовательниц Надежды, пусть они будут хорошенькими и по возможности обладают простыми искренними голосами. Военный оркестр следует поместить напротив оркестра, это создаст определенный эффект эха. Хор многочисленный, зрители терпеливые и т. д. и т. д. Мой добрый друг, это несколько инструкций, которые я счел необходимыми; если дирижировать будет маркиз [Раффаэле] Мути [-Папаццури], я буду совершенно спокоен и счастлив».
