– Мама…
Прежде чем фермер успел броситься к своей дочери, маг оттеснил его, аккуратно взял голову Сабины в свои руки и поймал ее замутненный взгляд.
– Кто? Где?
Она поморщилась, как будто собираясь заплакать.
– Кто вы?
– Нет, Сабина! Сосредоточься! Кто? Где?
По ее вискам потекли слезы.
– Грустный ангел… на Ахоговом перекрестке…
Тобиус выпрямился и, кивнув несчастному пейзану, подошел к священнику.
– Ахогов перекресток?
– Не богохульствуйте в храме, – вздрогнул тот. – Дурное название для дурного места. В лесу есть перекресток, где пересекаются две заброшенные дороги, из местных туда никто не…
– Как добраться?
Вскоре он уже был на опушке и решительно шагал в глубь леса. Дорогу обрамляли заросли лесного папоротника и деревья, в тенистой прохладе перекликались на разные лады пичуги, долбил в вышине дятел и несколько раз вдали мелькали пятнистые тела оленей. Лес был живым и спокойным, не таящим ничего опаснее хищного зверья.
Как и любой волшебник, Тобиус прекрасно чувствовал время и пространство, поэтому, начав ощущать, что поворачивает с прямой дороги, при этом продолжая двигаться вперед, он понял, что что-то не так. В дальнейшем чувство направления попеременно утверждало, что он поворачивал с севера на восток, потом на юг, потом на запад и вновь на север. Чувство же времени подспудно намекало, будто Тобиус в пути уже несколько часов, чего никак не могло быть. Волшебник остановился и коснулся застежки своей сумки – хотелось курить.
Птицы продолжали щебетать, дятел долбил, в отдаленных зарослях пробежало маленькое стадо оленей. Интересно, почему эти животные, прекрасно знавшие, что подходить к человеческим владениям опасно, крутились вблизи дороги, пусть и заброшенной? Пели птички, неутомимо работал клювом дятел, ищущий в древесных стволах личинок, мелькнуло еще одно стадо оленей… Тобиус поднес к лицу правую руку, в бронзовом кулаке которой сжимал еще один пук монастырской розы, бесстыдно содранный с чьего-то забора по пути из церкви. Приторно-сладкий запах с нотками горького миндаля заполнил голову, прокатился вниз, в легкие, и отовсюду на человека набросилась оглушающая тишина.
Вместе с голосами леса ушел и свет, ибо солнце уже давно соскользнуло с небосвода. Волшебник стоял на едва различимой дороге среди деревьев в глубоком мраке, понимая, что, возможно, он уже опоздал.
Сотворив заклинание Енотовых Глаз, он домчался до заветного перекрестка. Засветилась татуировка на левой ладони, и пальцы крепко обхватили древко посоха. Демоны являлись сущностями совершенно иного плана, нежели люди, а потому обычные разрушительные заклинания не представляли для них особой угрозы. Тем не менее с артефактом в руке Тобиусу было спокойнее.
Темные силуэты деревьев, дотоле стоявшие недвижно, зашелестели от неожиданного порыва ветра. На плечи мага легли чьи-то руки.
– Принимать спешу гостей средь деревьев и костей
[37], – шепнул кто-то ему в самое ухо.
Тобиус развернулся, ударяя Магматическим Копьем. Заклинание ушло в ночь алым росчерком и взорвалось в полусотне шагов, оставив за собой горящую просеку.
– Покажись!
– Славно воет волчий хор – в лес явился вкусный вор, – раздалось за спиной, совсем близко.
Тобиус вновь развернулся, описывая посохом опасный пируэт, но за спиной, как и в первый раз, никого не оказалось.
– Набор кривых рифм – это еще не стихи!
– Жестокое слово ранило тонкую душу поэта!
В десятке шагов перед Тобиусом взметнулась прелая листва, поднялся без видимых причин столб пыли и сора, закружился, темнея, уплотняясь, создавая фигуру вдвое выше человека. Когда все закончилось, против Тобиуса встал великан в черном хитоне и гиматии. Его могучее тело являло собой образец совершенства, а лицо казалось решительно прекрасным, по-настоящему правильным и безукоризненным. Веки были закрыты. Лишь темя портило завораживающий и благоговейный облик – его не было. Череп великана напоминал пустую яичную скорлупку, из которой выели содержимое, предварительно удалив верхушку. Из оплавленной, будто стеклянной, дыры в черепе рвалось ярко-синее пламя.
Волшебник и демон молча разглядывали друг друга, стоя в ночи посреди притихшего леса, хотя демон и не открывал глаз. Его руки были убраны за спину, широкие плечи – опущены, и держался обитатель Пекла сутуло, нависая над человеком.
– Уходи прочь, пока жив, Тобиус Моль.
– Я знаю, кто ты, Виртуваэль, Глас, предавший Господа-Кузнеца и низвергнутый в Пекло за свое предательство… Что?
Демон выглядел так, будто пытался сдержать улыбку.
– Спасибо. Я так давно не слышал этого имени, я так скучаю по нему, но не могу произнести, ибо для меня оно запретно. Да и Гласом я тоже давно не являюсь. Хотя кое-что осталось, конечно, – я могу говорить со смертными, и их кровь не вскипает, а сердца не взрываются. Это бывает полезно.
Что-то сразу пошло не так, как того можно было ожидать.
– Я опаленный амлотианин, – сказал волшебник зачем-то.
– Это прекрасно. Значит, когда я тебя убью, твоя душа отправится в Его Оружейную… или все-таки в Пекло? Ты же многих убил на своем пути. Что скажешь, Тобиус, мне отправить тебя на встречу с ними?
– За что ты мучаешь Сабину?
Агларемнон пожал могучими плечами.
– Был заключен договор, каждая буква которого аккуратно соблюдается.
– Здоровье брата в обмен на душу сестры?
– Нет мне дела до ее души, пускай отправляется в Чертоги Небесного Горна… если что-то останется. Процесс преображения тяжел и долог, во время него душа должна оставаться в теле, что мучительно… все так сложно, а ты сделал это еще сложнее. – Хотя демон так и не открыл глаз, Тобиус совершенно точно знал, что тот пристально рассматривает его. – Она не сможет вечно прятаться в храме, окруженная розами и с этой безделицей на шее. Не сможет. Кстати, ты принес мне букет. Не стоило.
Колючая лоза в руке мага обратилась прахом.
– Зачем?
– Не люблю их.
– Зачем тебе ее тело? – процедил Тобиус сквозь зубы.
– Чтобы ходить по земле, конечно! Видишь ли, Тобиус, я не могу долго ходить среди смертных в таком виде, нужна подходящая оболочка.
– Возьми мою вместо ее.
Смех падшего ангела журчал чистым горным ручьем.
– Увы, ты не подходишь по нескольким причинам, Тобиус. Мне нужно тело праведника, чистого душой и помыслами, пожертвовавшего собой не корысти ради. Ты, конечно, склонен к самопожертвованию, но… согласись, какой же из тебя праведник?
– Я…
– Убийца людей, взлелеявший в своей душе жажду мести. Подвержен гордыне и гневу. Нет, ты не подойдешь. К тому же, – Агларемнон облизнул красивые губы, – у меня сейчас такое… несколько… женское настроение.
