* * *
Вывод: как управленец Борис Федорович был для России очень хорош… пока рядом с ним существовал истинный государь. Отсутствие же царя по крови и по традиции, царя-инока, царя-смиренника не мог скомпенсировать весь острый изворотливый ум Бориса Федоровича. Когда один молился беспрестанно, отстранившись от черной политической работы, а другой окунулся по грудь в практическую деятельность и без устали работал, отводя смертельные угрозы от сердца страны, Небо и земля взирали на их общий труд с удовлетворением. Но один… один этот тяжкий воз вытянуть не мог.
Красиво и точно написал о странном соправительстве царя и конюшего один непредубежденный автор — французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет. Он продал свою шпагу Борису Годунову, когда тот уже стал царем. С 1600 года исполняя в Москве службу командира пехотной роты, француз видит жизнь русских верхов, интересуется тем, что происходило на землях страны в ближайшем прошлом. Не испытывая никакого пиетета к работодателю, выдвигая по отношению к нему тяжкие обвинения, капитан все-таки говорит: «После его (Ивана IV. — Д В.) кончины власть унаследовал… Федор, государь весьма простоватый… Борис Федорович, тогда достаточно любимый народом и очень широко покровительствуемый сказанным Федором, вмешался в государственные дела и, будучи хитрым и весьма сметливым, удовлетворял всех»
.
Можно по-разному относиться к нравственным свойствам Бориса Федоровича Годунова — образцом добронравия он никогда не был; но пока длилось идеальное соправительство этого дельца-прагматика и блаженного государя, наша страна управлялась исключительно хорошо. Так, как она не управлялась ни при двух прежних государях, ни при трех последующих. Московское царство получило столь необходимую передышку. И, может быть, именно этот глоток отдыха спас его от окончательного распада в годы Смуты, дал ему сил выстоять, когда в тело его раз за разом стал вонзаться враждебный булат.
Глава пятая.
ЦАРЬ-ИНОК
Сильная и чистая вера Федора Ивановича — главная отличительная черта, оставшаяся в памяти современников и будущих поколений наряду с загадкой «простоты» его ума. Как ни парадоксально, именно благочестие этого монарха порой заставляло его удаляться от молитв и развлечений, подвигая на практическую деятельность. Именно им объясняются многие события в жизни государя, в частности, действия, произведенные им как правителем России. Пусть и нечасто, но такое происходило: самодержец, на девять десятых передавший бразды правления другим людям, иногда вмешивался в ход державных дел, влияя на них по своей воле.
Но прежде обращения к упомянутой деятельности стоит всмотреться: откуда растут корни столь очевидной преданности государя христианскому идеалу?
С детских лет Федор Иванович много ездил по монастырям, должен был знать строгий и чистый иноческий обиход, а в зрелые годы прославился необыкновенным благочестием. Летописи свидетельствуют о том, что с восьмилетнего возраста отец брал мальчика в дальние поездки по монастырям, а с семилетнего — в ближнее богомолье за пределы Москвы
. Осенью 1564-го, на Покров, мальчик посетил Троице-Сергиеву обитель. Летом 1565 года ребенок вновь побывал в Троице-Сергиевом монастыре, а затем в Никитском (Переяславль-Залесский). Всего богомолье это заняло месяц. А осенью того же года он отправился с семьей по обителям на гораздо больший срок. Начав с того же удела преподобного Сергия, Иван IV, в сопровождении царицы и царевичей, побывал в Переяславле-Залесском, Ростове, Ярославле, Вологде и на Белом озере, «в доме» преподобного Кирилла. На следующий год путь царского богомолья, начавшись там же, пролег через Иосифо-Волоцкий монастырь и Вязьму. В феврале 1567 года государево семейство вновь посетило северные города и обители, совершая поездку, у которой были как деловые, так и молитвенные цели. Царевич опять посетил Троицу, Вологду и прославленный Кириллов монастырь на Белом озере; кремлевские палаты он увидел лишь 29 июня.
И так далее…
Очевидно, в московские обители царевича стали возить значительно раньше, но многодневные паломнические путешествия, которые могли отнять недели и месяцы, считались, надо полагать, слишком рискованными для его здоровья. Ведь первенец Ивана IV, царевич Дмитрий
[50], еще в младенческом возрасте ушел из жизни именно во время дальней поездки при весьма странных обстоятельствах, не исключавших ни роковую случайность, ни злой умысел… Обжегшись на молоке, Иван Васильевич дул на воду, не пуская до поры до времени другого сына в богомолья по иным городам. А может быть, сказалось какое-то физическое нездоровье царевича, а не отцовский страх… Так или иначе, когда родитель, наконец, счел, что мальчику позволительно отбыть из кремлевских палат хоть на другой конец страны, поездки эти стали обычным делом в его биографии и шли одна за другой.
Любопытная деталь: патриарх Иов в «Повести о житии» Федора Ивановича сказал совершенно определенно, что будущий монарх с молодости, то есть задолго до «царских лет», был духовно умудренным человеком
. Иов мог видеть сыновей Ивана Грозного хотя бы изредка, поскольку пользовался благоволением государя, долгое время настоятельствовал в «царском» Новоспасском монастыре Москвы, а затем был поставлен в епископы Коломенские (1581). Иными словами, есть шанс, что эти слова — не просто этикетная часть панегирического портрета, а «зарисовка» по личным впечатлениям.
Но только ли в детских и отроческих богомольных странствиях по обителям можно увидеть корни будущего крепчайшего стояния в вере? Нет ли иных источников, нет ли иных стимулов, питавших благочестие повзрослевшего Федора Ивановича?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, прежде следует понять, какое место занимает этот царь с иноческими идеалами в роду московских правителей.
Московская ветвь Рюриковичей восходит к Даниилу Александровичу, младшему сыну Александра Невского. Он правил в конце XIII — начале XIVстолетия. Поэтому весь род, занимавший сначала княжеский, затем великокняжеский, а на закате своего существования и царский престол в Москве, называют «Даниловичами». Среди них были как весьма благочестивые государи, так и фигуры, благосклонные к еретикам. Глубоко и деятельно верующим человеком был, например, сам основатель династии, князь Даниил, причисленный Русской Православной Церковью к лику святых. А гениальный политик, основатель Российского государства Иван III Великий бывал с митрополитами крутенек, более того, одно время оказывал покровительство ереси жидовствующих. Иначе говоря, христианское чувство в среде правящего семейства Даниловичей отнюдь не имело вид пламени, стоящего высоко, горящего ровно и жарко… Оно то взметывалось к самому небу, то стелилось по земле — ниже травы, тише воды.
Все Даниловичи по своему положению являлись защитниками христианской веры, покровителями и соработниками Церкви. Кто-то из них в своей роли был силен, совершенен, а кто-то… скажем так: имел иные добродетели.
Федор Иванович оказался последним правителем в роду, после него династия пресеклась. Но именно в его царствование государь-Данилович был более всех предков богомолен, благочестив и силен на молитве. Крепчайшая вера царя — общее место у всех иностранцев, писавших о нем. Для русских она не подлежала сомнению. Более того, подданные искренне восхищались этим свойством Федора Ивановича. Так, псковский летописец высказался о нем с восторгом: «…бысть в подвизе велице, и правило его и молитва к Богу день и нощь беспрестанно и держа до кончины живота своего, и дарова ему Господь Бог державу его мирно и тишину и благоденствие и сножение плодов земных, и бысть льгота всей Рускои земле, и не обретеся ни разбойник, ни тать, ни грабитель; и бысть радость и веселие по всей Русской земле…»
По мнению современников, молитвенное усердие царя приносило Божью милость всему его народу. А его кротость и смирение во имя Христа давали подданным отдохнуть душой от «грозы» времен Ивана Васильевича.
