Митрополит Дионисий был силен духом, но в качестве влиятельного игрока на арене большой политики он мог выступать, только пока за ним стояла значительная сторонняя сила — группировка высшей аристократии, враждовавшая с «партией» Годуновых: Шуйские, Мстиславские, Воротынские, Головины и т.д. В Церкви Дионисию оказывал явную поддержку лишь один архиерей — владыка Крутицкий Варлаам. Когда синклит Шуйских с многочисленными сторонниками подвергся разгрому, падение Дионисия и Варлаама оказалось делом времени.
Удивительно! Летом 1586 года митрополит Московский и всея Руси, встретившись с одним из патриархов православных, повел себя с неприступной гордостью. С одной стороны, владыка взял на себя труд неприятный, но, вероятно, необходимый: дать приезжим грекам четкое понимание фактического старшинства в межцерковных отношениях. С другой… все-таки встретились два монашествующих; из каких же иноческих традиций следовала необходимость перейти от смирения и самоуничижения к унижению другого человека, облеченного к тому же высоким духовным саном? Не автору этих строк, обыкновенному мирянину, судить высших иерархов нашей Церкви. Но стоит хотя бы сказать о некоторой соблазнительности сцены, произошедшей в стенах Успенского собора. От нее осталось в истории странное послевкусие: какое-то удалое «знай наших!». Между тем Бог позволил митрополиту Дионисию первенствовать в Русской церкви всего лишь несколько месяцев после встречи с Иоакимом. Пали Шуйские, и вслед за ними расстались с архиерейскими кафедрами их союзники.
Впрочем, на закате митрополичьих трудов Дионисий предстал едва ли не мучеником, во всяком случае, отважным человеком. Вот что рассказывает о нем Новый летописец: «Митрополит… Деонисей да с ним собеседник Крутицкий архиепискуп Варлам видя изгнание бояром и видя многое убивство и кровопролитие неповинное и начаша обличати и говорити царю Федору Ивановичю Борисову неправду Годунова, многие его неправды. Борис же видя с своими советниками его крепкое стоятельство и оболгал ево царю Федору Ивановичю, и с престола ево сведоша и архиепискупа Крутицкаго. И сосла их в заточение в Великий Новгород: митрополита Деонисия в монастырь на Хутыню, а архиепискупа в Онтонов монастырь; там они скончашася. На престол же Пречистые Богородицы на Москве взведен бысть на митрополию архиепискуп Ростовский Иев
[83], а поставлен бысть на митрополию Московскими архиепискупы и епискупы»
. Один поздний новгородский летописный сборник содержит весьма близкое сообщение: «Повелением царя Феодора Иоанновича Дионисий митрополит оставил митрополию Московскую и послан в Новъгород в Хутынь монастырь, с ним же и Крутицкий архиерей в Антонов монастырь, тамо они и скончася, наущением Бориса Годунова, зане обличали его пред царем за некое неправедное убийство»
.
Сложная, крупная, противоречивая фигура митрополит Дионисий: гордец и стоятель за веру, фактически исповедник; «грамматик» и миротворец, но неудачливый политик…
С конца 1586 года никакие идеи, никакие нововведения церковные не могли исходить от Дионисия: он потерял доверие государя, а с ним и митрополичий сан.
Но кто знал о том, как сложится изменчивая политическая ситуация, за несколько месяцев до падения Дионисия? Кто летом 1586-го мог предполагать скорое сведение его с кафедры?
Среди светских историков неоднократно высказывалась идея, согласно которой патриарший престол Годуновы специально «готовили» для верного своего союзника Иова. Но тогда сам Иов должен быть наилучшим образом осведомлен о переговорах, связанных с созданием патриаршего престола в Москве. О чем же пишет он сам?
Рассказывая историю жизни и духовных подвигов царя Федора Ивановича, Иов начал повествование об учреждении патриаршего престола в столице России со слов «Изыде слух о его благочестивом добродетельном исправлении и до самого царствующаго града Костянтинаграда и вниде во уши святейшаго патриарха Кир-Иеремея. Той же убо патриарх Иеремей, слышев сицева благоверного царя Федора Ивановича всеа Руси добродетельное исправление и великое благочестие, вскоре подщася преитти толикий долгий и скорбный путь, прииде в великую Россию, жалая видети великия християнские соборные церкви изрядное украшение и благовернаго царя Федора Ивановича благочестие…»
. Историю, связанную с пребыванием на землях Московского государства Иоакима, патриарха Антиохийского, Иов не упоминает ни единым словом. События 1586 года его не интересуют. Рассказ начинается с событий, имевших место несколько лет спустя, а именно, когда митрополитом Московским был уже сам Иов. Напрашивается вывод: если бы владыка Иов готовился принять патриарший сан еще в 1586 году, если бы идея через посредничество Иоакима добиться введения патриаршества на Руси принадлежала ему или же близким ему Годуновым, он бы сообщил о более ранней подоплеке учреждения Московского патриаршества. По всей видимости, ни он, ни Годуновы не были основными действующими лицами или хотя бы идеологами великого зачина всего дела о патриаршестве. Следовательно, Иов и не мог быть осведомленным лицом в отношении событий 1586 года.
Вероятнее всего — не точно, а именно вероятнее всего — ситуация летом 1586 года развивалась следующим образом. Царь Федор Иванович, учтивый по отношению к духовенству, тем более к архиереям Православного Востока, милостивый, щедрый, благочестивый, с радостью принял Иоакима. Он бы наделил его щедрой милостыней безо всяких переговоров о патриаршестве, за одно драгоценное посещение настоящим живым патриархом русской столицы, да еще за моление о царском чадородии. Не таков митрополит Дионисий. Он не скуп и не зол. Да, может быть, не такой уж и гордец: не чувства руководят его действиями, а расчет. Просто Дионисий в гораздо большей степени политик, нежели сам монарх. И он определил для себя: в гости к Русской церкви и русскому царю явился человек, у которого ровным счетом ничего нет, помимо высокого сана; от лица русского духовенства его встречает человек, у которого есть всё — огромная паства, влияние на умы, широкое поле для миссионерской деятельности, богатые соборы и великие обители, но… нет столь же высокого сана. И царь передаст первому из них весьма значительные средства, в то время как Церковь, подвластная второму, была совсем недавно многого лишена, притом лишена дважды, под предлогом тяжелого состояния финансов. Если показать пришельцу, государю, да всему миру, сколь высоко стоит Церковь, управляемая из Москвы, возможно, удастся совершить размен, уравнивающий межцерковные отношения. Священноначалие греческое получит новую порцию богатой московской милостыни, а со Священноначалием русским оно поделится высотой сана…
Да ведь и вся жизнь церковная самым естественным образом подталкивала именно к этому. Москва давно уже сделалась одним из величайших средоточий церковной жизни христианского мира. Во многом именно здесь решались судьбы христианства. И будущее покажет, сколь мощное влияние русское православие окажет на судьбы православия вселенского. Патриаршество должно было тут появиться. И, видно, была на то небесная санкция, если дело оказалось решено всего за несколько лет. Но всякая гордыня должна отлетать от церковного управления. Здесь лучший владыка — тот, кому владыкой быть совершенно не хочется… И Дионисий, первым, быть может, воспринявший эту высшую санкцию, первые шаги совершивший к ее воплощению в конкретные формы церковного устройства, ничуть не выиграл для себя лично.
