Убивали тех, кто был нелюб стрельцам, враждебен «партии» Милославских или подозревался в злоумышлении на царский род. Хитрец Языков во дворце, в делах государственных являл мудрость, а стрелецкая масса знала его с другой стороны — как пошлого взяточника. За то и поплатился головой.
Кого не вогнали в гроб, тот оказался принужден уехать в ссылку: правительство щедро удовлетворяло подобного рода требования стрельцов. А Милославские постепенно расчищали себе дорогу руками бунтовщиков…
Мятежники признавали над собой, хотя бы формально, власть только одного человека — князя Ивана Андреевича Хованского. На время он стал, по внешней видимости, владыкой столицы, все прочие власти пасовали перед ним. Сторонники царевича Петра испытали ошеломление от тяжелых потерь в своем лагере. Сторонники царевича Ивана, раздув мятежный огонь, не могли теперь с ним справиться. Князь Иван Андреевич вышел из подчинения Софье.
Решающая размолвка произошла между ними, когда лидер мятежников (в душе — поклонник старого обряда) помог выступлению раскольников, поддержанных несколькими стрелецкими полками и жаждавших вернуть «старую веру». Свирепыми мерами Федор Алексеевич держал раскол в узде, теперь худо пришлось православному духовенству, жестоко утесненному старообрядцами: раскол разнуздался. А князь Хованский ныне вел себя по-хозяйски и отваживался покровительствовать религиозной оппозиции.
Установилась так называемая Хованщина.
Но, как уже говорилось, и сам Иван Андреевич не мог до конца контролировать действия восставших. Многотысячная армия стрельцов и солдат, поддержанных московским посадом, диктовала свою волю столице. А ее лидер диктаторских полномочий не имел. Скорее, он сделался рупором ее требований, посредником, ведшим переговоры от лица бунтовской стихии.
«Партии» Милославских и Нарышкиных, наконец, договорились между собой. 26 мая в Москве начали «целовать крест» второму государю — Ивану Алексеевичу. Отныне Иван и Петр стали соправителями, притом старшинство официально отдали Ивану. А роль регентши, то есть действительной правительницы, взяла на себя Софья.
Но даже объединив силы, сторонники обоих государей долго не могли совладать с восставшими. Смута на Москве тянулась до осени.
* * *
Бунт ясно показал: в России выросло многолюдное влиятельное сословие, имеющее крепкие национальные корни. Сила его основывалась на армейской организации, дисциплине и поголовном вооружении. Кроме того, стрельцам разрешалось вести торговлю и заниматься ремеслами. Они являлись состоятельными людьми, имевшими независимые источники дохода. На духовные вопросы у стрельцов был свой взгляд: половина из них поддерживала старообрядцев, другая же половина — православие церковное. Фактически они занимали такое положение в стране, которое для настоящего времени надо считать пределом мечтаний российского среднего класса.
Однако верховная власть тяготилась своеволием стрельцов и через несколько десятилетий избавилась от них полностью. За это время они восставали несколько раз, и неизвестно, как повернулась бы история России, продержись стрельцы у кормила власти подольше.
Бунт 1682 года закончился для них печально. После нескольких месяцев полновластия и безнаказанности стрельцы вынуждены были покориться. Отчасти их пугали сбор дворянского ополчения и грядущая расправа. Отчасти же правящие круги во главе с царевной Софьей пошли мятежникам навстречу, удовлетворив некоторые их требования. Вождь стрельцов, князь Хованский, был казнен. Столб на Красной площади снесли.
Стрельцы еще покажут себя, еще явят бунтовской характер. Солнце дворянской империи взойдет в кровавом тумане над их могилами…
Но имеет смысл отвлечься от произошедшего и задуматься о несбывшемся: от какой альтернативы отказывалась Россия, казня стрельцов?
Десятки тысяч крепких, привычных к труду хозяев, которым позволено носить оружие. Десятки тысяч рассыпанных по стране людей с ярко выраженным чувством собственного достоинства и вместе с тем верных слуг государевых. Ведь бунтовали-то стрельцы не против Федора Алексеевича, не против юного Петра и тем более не против монархии. Они бунтовали против жестоких и несправедливых притеснений, против дерзкой попытки небольшого правительственного кружка захватить власть и править олигархически из-за спины царя-мальчика… Десятки тысяч бойцов, отлично поддерживающих порядок, покуда власть с должным вниманием относится к ним самим. Сильная, экономически инициативная группа городского населения.
Да разве не драгоценен подобный «человеческий материал», когда идет складывание нации?
Крушение этой общественной силы вызывает большое сожаление. Вместе с ней безвозвратно ушел какой-то очень важный тип русского человека. Тот тип, что закрывал собою бездну, разверзшуюся между крестьянином и дворянином. Посадский человек низко стоял в социальной иерархии Российской империи и вполне осознавал свое ничтожество. По крайней мере до второй половины XIX века. Стрелец стоял бы выше, служил бы хорошим противовесом всевластию дворянства и чиновничества.
Но вот не вышло…
Хотелось бы напомнить: били стрельцов Софья и Петр.
Федор Алексеевич готов был пойти им навстречу. Не успел.
Столь подробный рассказ о событиях, последовавших за смертью Федора Алексеевича, важен лишь в одном смысле. Без него современному читателю трудно представить, до какой степени память современников о правлении «бедного отрока» оказалась искажена, изломана, испакощена кровавой баней, последовавшей за его погребением. Возможно, аберрация коллективной памяти народной и породила тусклые, скудные слова, коими впоследствии поминали Федора Алексеевича историки. «Болезненный», «хилый», «малоспособный к государственным делам»…
А это был волевой человек. Это был человек сильного духа, до последних дней своих перебарывавший телесную немощь. И вместе с тем правитель, лишенный безрассудной жестокости. Он все силы, весь ум свой прикладывал, стараясь улучшить жизнь страны.
В начале этой книги царевич Федор сравнивался с актером, который очень долго готовился к главной роли в своей жизни. Наступила премьера; за ней состоялось еще несколько спектаклей; постановка быстро сошла со сцены… но исполнитель роли центрального персонажа не напрасно репетировал с великим тщанием: он успел блеснуть. Пусть и на короткое время, но звезда его поднялась высоко.
Федор Алексеевич действовал, ошибался, пробовал новый путь, искал помощников, обдумывал необходимые преобразования, срывался на мелочи, строил планы по другим направлениям, а в конечном счете действовал, действовал, действовал! Физическая слабость государя ничуть не помешала ему совершить несколько важных государственных преобразований.
По сложению плюсов и минусов его царствования явно выводится положительная величина изрядного размера.
Допустим, смысл его преобразований в области дворцового платья — сомнительный. Трудно сказать, чего больше в них: пользы или вреда.
Допустим, с точки зрения нашего времени, трудно одобрить возобновление суровых мер по отношению к староверам.
