Большие надежды исследователи возлагали на найденные в лаборатории записи, зачарованные от внешних воздействий и потому почти не пострадавшие ни от времени, ни в результате погрома, а также не оставляли надежды разговорить сущность. Складывалось впечатление, что последняя просто не желает контактировать с людьми и снова чего-то ждет.
Моя связь с сущностью тоже подтвердилась, но о ее природе также никто не мог пока сказать ничего внятного, и снова все упиралось в записи и лабораторные журналы. Некоторые из них были очень старыми и, вероятно, лежали там с самого основания ратуши. Оставалось ждать результатов.
Рассказанная Таллием в ответ история не случившегося жертвоприношения Грая вызвала у меня массу эмоций, основной из которых было возмущение. И хоть северянин недовольно морщился в ответ на мои ругательства в адрес безалаберного ужастика, я видела, в глубине души он полностью разделяет это недовольство.
На площади, куда мы вскоре вышли, царила непонятная суета. Туда-сюда с шальным видом рысью пробегали законники, прямо на брусчатке лагерем встали несколько больших групп нищих — во всяком случае, ни на кого другого эти оборванные и ужасно худые обросшие люди не походили. Вокруг островками спокойствия возвышались Пограничные, пристально озирающиеся по сторонам. Было не похоже, что они охраняют или сторожат оборванцев; скорее, их позвали сюда для предотвращения возможных беспорядков.
— А это что такое? — тихо пробормотала я себе под нос, не столько ожидая ответа от своего спутника, сколько выражая общую растерянность.
Таллий неопределенно пожал плечами и уточнил:
— Куда тебе надо было идти?
— Вон к тому типу, длинный такой, в сером, — пояснила я на ходу.
Северянин кивнул, и в следующее мгновение мою ладонь перехватила его затянутая в перчатку рука, после чего мужчина потянул меня за собой, откровенно прикрывая от людей, более того, явно вознамерившись обойти площадь вокруг, а не срезать напрямик.
В первое мгновение я растерялась, потом возмутилась, но потом взяла себя в руки и, замедлив шаг, мягко и настойчиво потянула руку на себя.
— Таллий… — позвала, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно.
Мужчина не стал меня удерживать, напротив, без возражений разжал ладонь, на мгновение остановился, бросил на меня растерянный взгляд и, поморщившись, проговорил — не то нехотя, не то виновато:
— Извини, я машинально.
— Я так и подумала, — сказала примирительно. Ругаться с северянином сейчас не хотелось, да и ситуация того не стоила. Тем более что настаивать на своей правоте мужчина не стал, так что я решила не заострять и предпочла сменить тему: — А что случилось с твоими руками? Если это какой-то жутко неприличный вопрос, извини, я не хотела обидеть.
— Ничего неприличного, — поддержал мою инициативу мужчина. — Да и загадочного там ничего не случилось, обычный несчастный случай. Я первый раз покинул Белый мир… то есть горы, оказался в поселении таров, равнинных жителей. Мне дали обычное задание — сопровождать обоз. Отправление назначили на утро, а ночью на постоялом дворе случился пожар. Магов поблизости не оказалось, здание деревянное, старое, вспыхнуло трутом. О тушении и речи не шло, пытались спасти людей и хотя бы самое ценное из вещей. Вот я тогда и обжегся. Был бы рядом целитель, обошлось бы меньшей кровью, но — не повезло.
— Да уж. — Я задумчиво кивнула. — Ну, вот и пришли. Ты куда дальше?
— А дальше я бы предпочел все же узнать, что тут происходит, — с легкой улыбкой заметил он.
Найти ответы на интересующий вопрос удалось без труда, хватило разговора со взбудораженным и довольным исследователем. Оказалось, подтвердилось еще одно предположение Тагреная, не зря он так прицепился к этим дудкам Кузнеца: к шахте вел подземный ход прямо от ратуши, из подземелий, и работали там отчасти пропавшие без вести, а отчасти — перевертыши.
Кое-кто из последних, по счастью, оказался в курсе ситуации и рассказал много интересного. Немногочисленные остатки этого народа — буквально считаные десятки — были прикованы к Баладдару. Сущность, заключенная в ратуше, действительно оказалась чем-то вроде бога-правителя перевертышей, примерно как Праотец для северян. Ее плененное положение вынуждало весь народ подчиняться тому, кто служил тюремщиком, а являлся им прямой потомок Кавираша Л’Амишшара. Тут Грай снова угадал: обычные чары на крови давно потеряли бы силу, но они неизменно обновлялись с каждой принесенной жертвой, укреплявшей клетку.
Да и чары забвения были привязаны именно к последней, поэтому сила Тагреная позволяла ему игнорировать проклятие. А вот что именно защищало от тех же чар меня, Таллия и Ларшакэна — оставалось пока неясным.
Тагренай Анагор
Знал бы, сколько народа резко возжелало моего внимания, не просыпался бы.
Шутка, конечно, куда бы я делся! Жить хотелось, а жизни иногда свойственно подкидывать проблемы и временные трудности.
Если совсем уж честно, проблем как таковых по пробуждении не обнаружилось, наоборот, они наперебой пытались решиться, тесня друг друга и желая рассказать о себе. Просто слишком уж резким оказался переход от тяжелого рваного забытья к бурной деятельности или, вернее, бесконечным разговорам.
Первым, наплевав на высокопоставленных пришельцев из столицы и окрестных лаккатов и воспользовавшись собственным знакомством чуть ли не со всем персоналом госпиталя, до меня добрался еще более осунувшийся и издерганный, чем в предыдущую встречу, Таймарен. И я искренне этому обрадовался: следователь более-менее ввел меня в курс дела в обмен на подробный отчет о событиях в лаборатории. Рассказал-то я спокойно и быстро, а потом начались вопросы. Прямо скажем, ожидаемые.
— Меня больше всего интересует одно: чего вы ждали? Ладно, про побег я понял, вы не вспомнили, да и астрономические вопросы я успел прояснить. Но потом? Вы же очень сильный маг, а рен Анатар — отличный воин, зачем вы позволили себя приковать? Зачем было доводить до такого?
— Это не я, — ответил со вздохом, чувствуя, насколько глупо прозвучат мои слова.
— Что — не вы? — предсказуемо удивился собеседник.
— Я не рассказывал вам, как на меня повлияло знакомство с существом в ратуше?
— Даже если рассказывали, я не помню, как и всего остального, с ним связанного. До позавчерашнего дня, разумеется, — пояснил следователь.
— В общем, в первое наше знакомство я чуть не отбыл на суд к богам. Во всяком случае, ощущение было именно такое. Однако практика показала, что цель сущность имела совсем другую. Скажем так, она проторила некую тропинку к моему подсознанию и оставила себе рычаги для воздействия. Учитывая, что власть она — по крайней мере, прежде — имела только на площади, заметить это раньше шансов было немного. Ну а когда я оказался возле башни в нужный момент, наступило какое-то странное помутнение. С одной стороны, я вроде бы действовал сам и все, что творил, творил исключительно по собственной инициативе, но с другой — цели мне ставили извне.
