– Мадам, я пишу стихи химическим карандашом, – повторил он чуть громче.
– Fortissimo!
[51]
– …химическим карандашом на рулоне туалетной бумаги…
Миссис Твейл захлопала в ладоши:
– Превосходно!
Она рассмеялась своим коротким и мелодичным смехом. Исполнившись храбрости, Себастьян вторил ей.
– А теперь, – продолжала она, – я должна ухватить вас за ухо. Крепко, до боли. А вы от возмущения и удивления заорете: «Ты, старая сука, немедленно отцепись от меня!» или что-то подобное. Вот когда начнется настоящая комедия. Я начну верещать, как попугай, а вы…
Дверь гостиной в этот момент распахнулась.
– Il Signor De Vries, – объявил дворецкий.
Миссис Твейл прервалась на середине фразы и мгновенно изменила выражение своего лица. Вновь прибывшего встретила величавая и серьезная мадонна, когда он через всю комнату устремился прямо к ней.
– Меня все утро не было дома, – сказал Пол де Вриз, пожимая протянутую ему руку. – Получил вашу телефонограмму, только вернувшись в отель после обеда. Какое ужасное известие!
– Шокирующее, – повторила миссис Твейл, склоняя голову. – Между прочим, – добавила она, – познакомьтесь. Это племянник несчастного мистера Барнака, Себастьян.
– Представляю, каким для вас это стало ударом, – сказал де Вриз, обмениваясь с Себастьяном рукопожатиями.
Себастьян кивнул, отчего-то чувствуя себя лицемером, и пробормотал, что да, горе его невыносимо.
– Чудовищно, просто чудовищно, – твердил де Вриз, – но мы, конечно же, не должны забывать, что даже в смерти заключены определенные жизненные ценности.
Он снова повернулся к миссис Твейл:
– Я примчался сюда, чтобы узнать, не могу ли хоть чем-то быть вам полезен.
– Вы очень добры, Пол.
Она вскинула ресницы и посмотрела на него пристальным многозначительным взглядом; сомкнутые губы дрогнули в подобии улыбки. Потом она опустила глаза, уперев их в свои белые руки, сложенные на бедрах.
Лицо Пола де Вриза просияло от удовольствия, и внезапно вспышка инстинктивного понимания подсказала Себастьяну, что этот тип влюблен в нее, а она это знает и не отвергает его любви.
Им овладел приступ бешеной ревности, чувства тем более болезненного, что оно усугублялось сознанием своей ничтожности, особенно бурного, поскольку выразить его он не мог, не выставив себя полнейшим дураком. Ведь признайся он ей в своих чувствах, она просто подняла бы его на смех. Это превратилось бы в очередное унижение.
– Думаю, мне пора идти, – пробормотал он и двинулся в сторону двери.
– Вы ведь не пытаетесь сбежать, верно? – спросила миссис Твейл.
Себастьян остановился и повернул к ней голову. Ее глаза цепко осматривали его. Он постарался уклониться от их темного загадочного взгляда.
– Мне надо… Я должен написать несколько писем, – на ходу придумал причину он и поспешил вон из комнаты.
– Ты это видел? – спросила миссис Твейл, едва дверь захлопнулась. – Бедный мальчуган ревнует меня к тебе.
– Ревнует? – повторил молодой человек недоверчиво-удивленным тоном.
Он ничего не заметил. Но, если на то пошло, он вообще редко замечал хоть что-нибудь. Об этой черте своего характера де Вриз был прекрасно осведомлен и даже гордился ею. Когда ум человека занимали по-настоящему важные, увлекательные идеи, ему не следовало отвлекаться на тривиальные события повседневной жизни.
– Что ж, вероятно, ты права, – сказал он с улыбкой. – «Порой и моли хочется взлететь к звездам». Кстати, для мальчика это может оказаться даже полезно, – добавил он тоном добродушного мудреца и гуманиста. – Безнадежная влюбленность – часть либерального образования. Она учит подростков более возвышенному отношению к сексу.
– Неужели? – спросила миссис Твейл так серьезно, что человек мало-мальски восприимчивый не смог бы не уловить в ее вопросе иронии.
Но Пол де Вриз только закивал для пущей убедительности:
– Открывая для себя ценности романтической любви. Так они достигают сублимации. Хэвлок Эллис прекрасно описал это в одном из своих трудов…
Внезапно сообразив, что вовсе не об этом хотел с ней поговорить, он оборвал сам себя.
– Но к дьяволу Хэвлока Эллиса! – воскликнул он, после чего воцарилось продолжительное молчание.
Миссис Твейл сидела очень тихо в ожидании того, что, как она знала, произойдет дальше. И не ошиблась. Он вдруг сел рядом с ней на софу, взял ее руку и сжал между своими ладонями.
Она подняла глаза и увидела, как Пол де Вриз смотрит на нее с трепетной улыбкой и невыразимым томлением. Но миссис Твейл оставалась совершенно серьезной, словно любовь для нее была слишком важным вопросом и не предметом для улыбок. С этими своими вздернутыми ноздрями, подумала она, де Вриз напоминал приниженно верного пса. Смешно, но одновременно и не слишком привлекательно. Но проблема для нее всегда заключалась в выборе между двух зол. Она снова опустила взгляд.
Молодой человек поднес ее совершенно безвольную руку к губам и стал покрывать поцелуями с религиозным пылом. Но запах ее духов казался таким манящим, соблазнительным и сладостным; ее шея выглядела безупречно округлой, гладкой и белой; под тонким черным шелком угадывались маленькие, но крепкие груди. А потому томление моментально переросло в жгучее вожделение. Он прошептал ее имя и неуклюжим порывистым движением обнял одной рукой за плечи, а пальцами другой поднял ее лицо на уровень своего. Но он не успел поцеловать ее, потому что миссис Твейл проворно отстранилась.
– Нет, Пол, не надо, пожалуйста.
– Но, моя дорогая…
Он снова поймал ее руку и попытался прижать к себе. Она окаменела и покачала головой:
– Я сказала «нет», Пол.
Это было произнесено так решительно, что он сдался.
– Я совсем тебе не нравлюсь, Вероника? – спросил он жалобно.
Миссис Твейл молча смотрела на него, и на мгновение ею овладело искушение высказать дураку все, чего он заслуживал. Но это было бы опрометчиво. Она наклонила голову.
– Ты мне очень нравишься, Пол. Но ты, кажется, забываешь, – добавила она с нежданной улыбкой и переменой в тоне, – что я отношусь к той категории, которую именуют респектабельными женщинами. Иногда я сама жалею об этом. Но здесь ничего не поделаешь!
Да, вот ведь какое непреодолимое препятствие возникло на пути к модифицированному целибату. А ведь он любил ее так, как не любил никого прежде. Любил безотчетно, безрассудно, на грани безумия. Любил то такой степени, что мысли о ней неотвязно преследовали его, делая одержимым ее бесовской соблазнительностью.
Маленькая и полностью покорная рука, которую он держал, вдруг ожила и была у него отнята.
