Утро уходило на переписку. Но у Вашингтона теперь не было адъютантов, а со всех концов света прибывали целые тюки писем — просьб о рекомендациях и справках, запросов о делах, связанных с войной. Он считал своим долгом отвечать на каждое — ему никогда еще не приходилось столько корпеть за письменным столом! Добром это не кончилось: появились головные боли и прочие неприятности, связанные с сидячей работой. Джеймс Крейк посоветовал нанять секретаря. В июле 1785 года на эту должность пригласили Уильяма Шоу, который к тому же должен был заниматься с Нелли и Вашиком. Но этот молодой человек небрежно относился к своим обязанностям и задержался в Маунт-Верноне только на 13 месяцев. В январе 1786-го генерал Бенджамин Линкольн порекомендовал генералу в личные секретари и гувернеры для детей 23-летнего Тобайаса Лира из Нью-Хэмпшира, выпускника Гарварда, владеющего французским языком и обладающего легким слогом. При всём уважении к Вашингтону, Лир выставил одно условие: он не может жить среди рабов. Хозяин заявил, что намерен в конечном счете освободить своих невольников, пока же им лучше находиться под его опекой. Лир приехал в Маунт-Вернон и пришелся ко двору, практически заменив Джорджу и Марте сына.
Другой напастью были визитеры.
Вашингтоны всегда были радушными хозяевами. После того как британцы оставили Нью-Йорк, Джордж попытался нанять повара, который смог бы приготовить обед на 30 персон, и заказал через Лафайета несколько французских серебряных подносов на 12 бокалов каждый. Однако он явно не ожидал, что его дом станет местом паломничества.
Постоялые дворы были редки, и законы гостеприимства обязывали владельцев придорожных усадеб дать приют путникам, накормить, напоить и спать уложить. Маунт-Вернон, находящийся в девяти милях от Александрии, стоял в стороне от дороги; никто не мог заехать туда случайно или сбившись с пути. Более того, со временем Вашингтон намеренно стал устанавливать неправильные указатели, чтобы желающие поглазеть на него не смогли отыскать его дом. Даже подъездной путь к его усадьбе теперь не был прямым как стрела, а извивался змеей. Но ничто не помогало: хозяевам приходилось выслушивать рассказы гостей, как они увязли в болоте, чуть не заблудились в густом лесу, но чудом выбрались из него по едва заметной тропинке.
У незнакомцев хозяин требовал предъявить рекомендательные письма, но даже при отсутствии таковых не мог сразу указать человеку на дверь и оставлял обедать. В доме постоянно находились посторонние; порою половину сидящих за столом составляли гости. 30 июня 1785 года Вашингтон записал в дневнике: «Обедал наедине с миссис Вашингтон; кажется, это первый подобный случай с момента моего удаления от общественной жизни».
Воспоминания этих случайных гостей о том, как их принимали в Маунт-Верноне, разнятся. Понятно, что Вашингтоны вели себя с незнакомыми людьми, которые к тому же могли показаться им наглецами, иначе, чем с друзьями или знаменитостями. Джордж часто встречал прибывших в дверях, но затем передавал их на попечение рабов и исчезал в своем кабинете или отправлялся объезжать свои владения. Если гость не ехал вместе с ним, он видел хозяина только за обеденным столом. Вашингтон непременно переодевался к обеду: вернувшись с объезда в синем сюртуке поверх шерстяного жилета, черных штанах и сапогах, он выходил к столу в свежей сорочке, серо-коричневом кафтане поверх белого камзола и белых шелковых чулках, к тому же напудрив волосы. В зависимости от настроения он мог быть веселым и общительным или мрачным и молчаливым. Впрочем, если гость был нездоров, хозяин мог лично принести к нему в комнату чашку горячего чая.
Супруга генерала помогала ему занимать гостей. Она была всё такой же радушной и домовитой и одевалась «бедненько, но чистенько». Две расфуфыренные дамы, явившиеся в Маунт-Вернон в шелках и кружевах, были шокированы, застав леди Вашингтон в клетчатом переднике за вязанием. В апреле 1785 года нарочный принес ей горькие вести: с разницей в девять дней скончались ее 75-летняя мать и брат Джадж Бартоломью сорока девяти лет. Теперь у Марты не осталось близких родственников, кроме мужа, и она постоянно носила траур: простое черное атласное платье с длинными рукавами и черный чепец с лентами того же цвета.
В апреле к Вашингтонам приехал Роберт Эдж Пайн — английский художник, некоторое время живший вместе с Фэрфаксами в Бате. Он собирался создать портрет Вашингтона для серии работ об американской революции. В Маунт-Верноне он прожил три недели и написал всё семейство — и Марту, и всех четырех ее внуков, и Фанни Бассет.
В Маунт-Вернон манило не только любопытство: Вашингтон стал фигурой символической, и его слово было весомо для простых людей. В январе 1785 года к нему приехал Элканах Уотсон с книгами об освобождении рабов, написанными британским аболиционистом Гранвилем Шарпом, основателем африканской колонии в Сьерра-Леоне. В Виргинии тоже имелись аболиционисты, например квакер Роберт Плезант, освободивший 78 своих рабов и твердивший Вашингтону, что его отказ последовать этому примеру ляжет пятном на его репутацию. В мае священники-методисты Томас Коук и Фрэнсис Эсбери привезли в Маунт-Вернон петицию об освобождении рабов, которую хотели подать в Законодательное собрание. Вашингтон пообещал написать письмо в поддержку этой меры, если вопрос будет поставлен на голосование, но петицию подписывать не стал. (В ноябре эта инициатива провалилась.)
В том же мае в Маунт-Вернон завернул на один день лексикограф Ноа Уэбстер — он хотел заручиться поддержкой Вашингтона для проталкивания в Виргинии закона об авторских правах. Библиотека хозяина, и так довольно обширная (там были сочинения Александра Поупа, Джонатана Свифта, Джона Мильтона, Вольтера, Джона Локка, «История упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, биографии Карла XII, Людовика XV и Петра Великого, а также словарь и грамматика французского языка), пополнилась «Заметками об американской политике», в которых Уэбстер ратовал за сильную центральную власть. Автор попытался заключить с Вашингтоном договор: он будет бесплатно заниматься с Нелли и Вашиком в обмен на неограниченный доступ к бумагам генерала. Заподозрив неладное, Вашингтон отклонил его предложение.
В июне в Маунт-Верноне десять дней гостила англичанка Катарина Маколей Грэхем, известный историк. Вашингтон был польщен ее визитом. Они вели долгие серьезные разговоры на политические темы и оказались единомышленниками; генерал даже показал ей свои записи военных времен — «для изучения и увеселения».
Серьезные разговоры Вашингтон вел и с депутатом виргинского Законодательного собрания Джеймсом Мэдисоном, который держал его в курсе политических событий. В свои 34 года Мэдисон выглядел состарившимся мальчиком, к тому же он был небольшого роста и слаб здоровьем. Дамы находили его мрачным, холодным и непривлекательным; в собрании он был не ахти каким оратором, зато в обществе политических союзников и студентов, которым преподавал историю, мог развернуться во всю мощь своего могучего интеллекта и искрометного остроумия. Все его суждения основывались на глубоком анализе предмета.
Гости жаждали рассказов о военных подвигах генерала, но здесь их ждало разочарование: о них гораздо охотнее распространялся Билли Ли, даже в мирное время носивший кокарду. Вашингтон же говорил «об американской войне и своих победах, точно о вещах, к каким он не имеет никакого отношения», удивлялся французский журналист Бриссо де Варвиль. Зато он оживлялся, как только речь заходила о сельском хозяйстве. Вознамерившись сделаться образцовым земледельцем, Вашингтон отказался от выращивания табака и кукурузы и стал внедрять у себя многопольный севооборот, экспериментируя с разными культурами: капустой, репой, рожью, люцерной — и прививками фруктовых деревьев. Он пытался выращивать виноград и делать свое вино, сажал черенки разных растений, присылаемых друзьями. Чтобы не отставать от соседа Джефферсона (еще одного экспериментатора, который, например, одним из первых стал выращивать помидоры), он разработал новый плуг, который одновременно боронил и сеял. С начала 1776 года Вашингтон вступил в переписку с известным английским экономистом Артуром Юнгом, который прислал ему «Анналы сельского хозяйства» в четырех томах, и под его руководством высадил в Маунт-Верноне около шестидесяти разных растений.
