Развитие событий как будто подтверждало правоту колонистов. Весной 1764 года набеги краснокожих возобновились; сильнее всего пострадала Виргиния, где индейцы перебили около сотни поселенцев, включая женщин и детей. 26 мая погибли 15 колонистов, работавших в поле неподалеку от форта Камберленд. 14 июня индейцы убили 13 человек возле форта Лаудон в Пенсильвании и сожгли их дома.
Беда ходила рядом, а Вашингтона и без того преследовали неудачи: силы природы словно ополчились против него, три года подряд урожай практически погибал на корню, а Роберт Кэри требовал немедленной уплаты и настойчиво напоминал о том, что непокрытый долг в 1800 фунтов неуклонно прирастает на пять процентов годовых. В ответ Вашингтон обвинял его в предвзятости, утверждая, что поставляемый им табак реализуется в Лондоне по бросовым ценам, гораздо ниже, чем товар примерно такого же качества с плантаций его соседей, и грозил сменить торгового агента. Правда, угрозы оставались лишь словами: понятия о чести не позволяли Джорджу не выплатить кому-то деньги; он не мог допустить, чтобы его — пусть и за глаза — называли мошенником.
В довершение всех бед британское правительство запретило печатать в колониях бумажные деньги (лондонские купцы жаловались, что терпят убытки, получая плату в быстро обесценивающихся бумагах)
[15], и наличных средств в Виргинии практически не стало. Вашингтону многие были должны, и теперь он оказался практически не в состоянии вернуть свои деньги: должники остались без гроша. А тут еще с мая начали ходить слухи о введении какого-то налога для покрытия военных издержек Великобритании…
В апреле 1764 года британский парламент принял «закон о сахаре»: налог на патоку и ром, импортируемый из вест-индских колоний, снижался вдвое, однако там же приводился список товаров (самым ценным из них был строевой лес), которые колонисты могли экспортировать исключительно в Великобританию. Еще до разгрузки судна в портах капитаны были обязаны предъявлять подробные описи груза, а в случае нарушений разбирательство происходило в суде Адмиралтейства, а не в колониальных судах, довольно снисходительных к контрабандистам.
Эта новость достигла американских берегов в июне и нанесла глубокую рану самолюбию колонистов: значит, британцы считают их людьми второго сорта, ограничивая в правах? Еще в 1754 году Бенджамин Франклин на конгрессе в Олбани выразил мысль, впоследствии принявшую форму девиза: «Нет налогам без представительства!» В Массачусетсе избрали Комитет по переписке из пяти членов, который должен был координировать деятельность и обмен информацией по поводу «закона о сахаре».
Пока Север занимался экономическими вопросами, Пенсильвания испытала новое потрясение: 26 июля четыре воина-делавара сняли скальпы со школьного учителя и десяти детей. Губернатор Пенн вновь ввел плату за скальпы — но теперь уже индейцев старше десяти лет, включая женщин. Сменивший Амхерста генерал-майор Томас Гейдж отправил против краснокожих два карательных отряда. Возможно, война продлилась бы еще не один год, перейдя в цепную реакцию мести, но Уильям Джонсон после трудных переговоров с ирокезами, длившихся больше месяца, сумел уговорить индейцев «закопать топор войны» и заключил в Ниагаре мирный договор.
В декабре палата горожан Виргинии выступила с обращением к королю, прося сохранить за колониями «древнее бесценное право жить по своим законам, определяя внутреннюю политику и налоги по собственному усмотрению». В документе подчеркивалось, что в колонии попросту нет наличных для уплаты налогов. Несмотря на это, 22 марта 1765 года британский парламент всё-таки принял «закон о гербовом сборе», облагавший особым налогом всю коммерческую деятельность, судебную документацию и периодические издания (документ без гербовой марки считался недействительным). Закон должен был вступить в силу в ноябре. Как и предыдущие налоги, гербовый сбор полагалось уплачивать твердыми британскими фунтами, а не колониальными бумажками.
Во время дебатов в английском парламенте автор закона, министр финансов Чарлз Тауншенд, назвал американских колонистов детьми, взращенными, вскормленными и взятыми под свое покровительство британской короной. Защищая колонистов, полковник Исаак Барре возразил, что они — «сыны свободы», и предупредил, что они будут противиться новым налогам, вводимым этим законом.
Палата горожан Виргинии собралась в начале мая, как только получила известие о новом законе. Однако дни шли, а самый животрепещущий вопрос постоянно вычеркивали из повестки дня, заменяя другими делами. Многие депутаты, включая Вашингтона, у которых дома было забот невпроворот, покинули сессию и разъехались по своим плантациям; остались только три десятка человек из 116.
Очередное заседание проходило бурно. Председатель Робинсон (давний покровитель Вашингтона), восседавший, как на троне, на высоком стуле, тщетно призывал к порядку. С дальней скамьи вскочил молодой студент-правовед Патрик Генри (это была его первая сессия):
— Известно, — начал он звонким голосом, — что отличительной особенностью британской свободы является введение налогов, которыми облагается народ, им же самим или лицами, его представляющими…
Это уже было подстрекательство к мятежу. Степенные патриции неодобрительно переглядывались, выказывая свое недовольство. Генри попытались усадить на место, но он не унимался:
— И у Тарквиния, и у Цезаря был свой Брут! — кричал он. — У Карла I был Кромвель, а у Георга III…
— Измена! — грозно рыкнул на него председатель.
— Если это измена, да будет так! — эти слова потерявшего голову юнца расслышали только ближайшие соседи: они были заглушены ропотом негодования.
Генри возглавил оппозицию новому закону и предложил резолюцию, которая была принята 30 мая 1765 года:
«Постановили, что первые землепроходцы и насельники сей колонии Его Величества и доминиона Виргинии принесли с собой и передали потомкам, а также всем подданным Его Величества, проживавшим с тех пор в поименованной колонии Его Величества, все свободы, привилегии, льготы и права, какими во все времена наделялись, пользовались и обладали народы Великобритании. <…> Взимание налогов с народа им же самим или через посредство особ, избранных им и его представляющих, единственно сведущих в том, какие налоги способен уплатить народ и каким способом легче их взимать, и в равной мере облагаемых налогом, взимаемым с народа, — единственная гарантия против непосильного налогообложения и отличительная черта британской свободы, без которой невозможно существование древней Конституции».
