Разгоряченные ораторы, сыпавшие цветистыми метафорами, умолкали, когда среди шумного собрания поднимался Вашингтон и с непроницаемым лицом произносил несколько простых, выдержанных фраз, бивших, однако, в самую точку. Словно памятуя о напутствии Марты Вашингтон, виргинцы вообще держались твердо и уверенно: по словам одного пенсильванца, даже бостонцы казались «тряпками» в сравнении с ними. Боевое прошлое Вашингтона сразу пришло всем на память; поскольку над Конгрессом витал призрак возможной войны с Англией, делегаты подбадривали сами себя, вспоминая о подвигах отважного полковника, и уговаривали его возглавить армию, если это потребуется.
Тринадцатого сентября Вашингтон получил письмо от капитана Маккензи, некогда служившего под его началом, а ныне получившего офицерский патент в регулярной армии и приписанного к 43-му пехотному полку, квартировавшему в Бостоне. Маккензи не жалел черной краски для описания бостонских мятежников, поставивших себе цель добиться полной независимости: «…бунтарские и многочисленные собрания вооруженных людей, их возмутительные и невеликодушные нападки на лучших людей этой провинции, заставляющие тех спасаться бегством, и повторяемые, хотя и слабые угрозы разоружить войска дают генералу Гейджу достаточно причин, чтобы перевести город на положение обороны, чем мы сейчас и заняты и что вскоре будет сделано, к их великой досаде».
Вашингтон не мог не верить боевому товарищу, однако дело было серьезное, и ему хотелось разобраться во всём самому. Он стал искать встречи наедине с делегатами от Массачусетса, чтобы прямо задать им вопрос: чего они добиваются? Эта встреча состоялась вечером 28 сентября; на ней присутствовали также Ричард Генри Ли и доктор Шиппен из Филадельфии. Все сомнения рассеялись: перед ним были не горлопаны и демагоги, а трезвомыслящие прагматики, желающие сбросить ярмо угнетения и считающие насилие не методом достижения целей, а реакцией на беззаконие.
Проведя еще ряд встреч (Вашингтон никогда не действовал сгоряча), 9 октября он с облегчением написал Маккензи, что тот заблуждается: никто в Америке не стремится к независимости, вместе или по отдельности, но и с потерей прав и привилегий, ставящей под угрозу саму жизнь, свободу и владение собственностью, мириться не желает. «По моему мнению, если министры полны решимости довести положение до крайности, прольется больше крови, чем за всю историю Северной Америки, а миру в этой великой стране будет нанесена столь сокрушительная рана, что даже время не сможет ее залечить или стереть память о ней», — писал Вашингтон. Он считал, что «ни один мыслящий человек во всей Северной Америке» не желает независимости — «наоборот, пламенным желанием самых ярых поборников свободы является восстановление мира и спокойствия на конституционной основе во избежание ужасов внутренней вражды».
Делегаты по-прежнему полагали, что доброго короля вводят в заблуждение изменники-министры, и умоляли монарха проявить себя истинным «отцом народа» по отношению к его подданным из колоний. Для претворения в жизнь решений о бойкоте импорта и приостановлении экспорта были учреждены исполнительные комитеты с правом созывать ополчение. В подтверждение своих благородных намерений делегаты также поклялись положить конец мотовству и разврату — бегам, азартным играм, петушиным боям, развлекательным представлениям и прочим дорогостоящим удовольствиям (Вашингтон успел накануне вечером в клубе перекинуться в картишки и выиграл семь фунтов).
Вашингтон провел эти два месяца в Филадельфии с большой пользой для себя: стал постоянным членом «губернаторского клуба», собиравшегося по вечерам в тавернах для бесед за бокалом вина; завел новые знакомства (за это время он 31 раз обедал вне дома, каждый раз у новых хозяев); подружился с двумя молодыми филадельфийцами — купцом Томасом Миффлином и юристом Джозефом Ридом; в компании нескольких делегатов, включая Джона Адамса, осмотрел Пенсильванскую больницу — лучшую в колониях, с психиатрическим отделением, и присутствовал на лекции по анатомии молодого доктора Шиппена. Каждое воскресенье он ходил в церковь, посещая храмы разных религиозных общин (квакеров, пресвитерианцев, католиков). Успел он и пройтись по магазинам: купил матери плащ, жене — записную книжку, новые башмаки для Билли Ли. Он был одним из двух виргинцев, еще остававшихся в Филадельфии 26 октября, когда Конгресс принял решение временно прекратить работу. Четыре дня спустя Вашингтон вернулся в Маунт-Вернон.
Пока его не было, Джордж Мэйсон собрал сотню добровольцев-ополченцев, избравших своим командиром Джорджа Вашингтона. Отдельная рота графства Фэрфакс пошила себе синие мундиры с кожаной отделкой и облачилась в белые чулки, позаимствовав цвета партии вигов. Вооружены ополченцы были мушкетами и томагавками. Своему командиру они заказали приобрести для них в Филадельфии барабаны, флейты и алебарды; он еще добавил от себя шелковые шарфы, воротники, эполеты и экземпляр «Военного трактата об оснащении армии» Томаса Уэбба. По всей Виргинии создавались такие роты по 68 человек, которые выбирали себе офицеров, вооружались, обзаводились всем необходимым и упражнялись в военном деле, готовясь к худшему.
У Вашингтона нашлись и другие дела: он помогал распродавать имущество своего друга Джорджа Мерсера, запутавшегося в долгах. 90 рабов, лошади и прочее движимое имущество удалось загнать по небывало высокой цене, чем Вашингтон очень гордился. На все эти хлопоты ушло несколько недель.
В конце декабря в Маунт-Вернон завернул по-соседски Чарлз Ли
[18] со сворой своих любимых шпицев. Коридоры сразу наполнились особым, невыветриваемым запахом, который он приносил с собой: прекрасно образованный, знающий латынь и греческий, одевающийся у самых дорогих портных, Ли был при этом чудовищно неряшлив и неопрятен. Выражений он тоже не выбирал. В иные времена Вашингтон, не терпевший нечистоты в быту и в речи, возможно, указал бы ему на дверь, но сейчас он целых шесть дней терпел присутствие высокомерного и самовлюбленного бывшего майора, который конечно же обладал несравнимо более богатым опытом военных действий, чем он сам, бывший полковник. Устроившись с бокалом у камина, долговязый некрасивый Ли втягивал своим огромным носом аромат мадеры (только для нее он и находил доброе слово), а затем вновь и вновь принимался развивать свою мысль о том, что американским колониям просто необходимо иметь собственную регулярную армию. Разумеется, возглавить ее должен он сам — кто же еще? Кому из не нюхавших пороху колониальных недотеп удастся разбить британские войска, пусть даже ими и командуют одни тупицы? Ему, Чарлзу Ли, самим Провидением уготована высшая роль, и он готов ее сыграть!
