Четвертого мая 1775 года Джордж Вашингтон уселся в карету с кучером и форейтором и отправился на Конгресс в Филадельфию. Стояло чудесное весеннее утро, легкий ветерок овевал лицо, на небе — ни облачка. По дороге к нему примкнул Ричард Генри Ли. В сторону Балтимора спешно направлялись и другие экипажи — Пейтона Рэндольфа, Эдмунда Пендлтона и Бенджамина Гаррисона из Виргинии, Джозефа Хьюиса и Ричарда Касуэлла из Северной Каролины. Граждане Балтимора попросили Вашингтона устроить смотр их добровольческим ротам, задав путешественникам соответствующий настрой. Не доезжая шести миль до Филадельфии, делегатов с Юга встречала внушительная депутация: чиновники, городская администрация, просто любопытные — около пятисот человек верхами. За две мили от города под звуки патриотического оркестра выстроился почетный караул, так что их вступление в столицу было обставлено с большой торжественностью. В тот же день 8 мая в Филадельфию с севера прибыли Джон Хэнкок, Сэмюэл и Джон Адамсы.
Атмосфера была наэлектризованной; большинство делегатов «жаждали крови», хотя встречались и настроенные верноподданнически. С одним из последних, Сэмюэлом Кервеном, Вашингтон засиделся 9 мая за полночь, обсуждая способы не дать британским кораблям подняться по реке Делавэр, чтобы захватить Филадельфию. Отдавая должное приятной внешности и учтивому обращению собеседника, Кервен не мог не сожалеть по поводу его решимости и непреклонности: «Я не увидел в нем ни малейшей склонности к примирению во избежание риска».
На следующий день делегаты собрались в просторном зале на первом этаже кирпичного дома городского совета, увенчанного высокой башенкой (ныне оно известно как Индепенденс-холл). Если во время Первого Конгресса речь шла о мерах экономического воздействия, теперь сразу заговорили о войне. Как и прежде, за официальными заседаниями следовали неформальные собрания группок делегатов в тавернах. Там передавали друг другу вести: Лондон отверг предложения о примирении и в эту самую минуту к американским берегам приближаются новые корабли с солдатами. Массачусетс готовился поставить под ружье 13 600 человек, Нью-Хэмпшир, Род-Айленд и Коннектикут не хотели от него отставать; патриотически настроенные ополченцы и добровольцы со всей Новой Англии уже собирались на пустыре в Кембридже.
Вашингтон являлся на заседания в синей форме ополченца графства Фэрфакс, которую ему сшили в Маунт-Верноне. Надеялся ли он в скором времени украсить этот мундир генеральскими эполетами? Он прекрасно понимал, что войсками должен кто-то командовать, и не мог не знать, что его имя уже не раз упоминалось разными людьми в этой связи. Председатель Законодательного собрания Массачусетса Джеймс Уоррен еще 7 мая писал Джону Адамсу: «Им нужен более опытный руководитель. Лично я хотел бы видеть во главе [армии] ваших друзей Вашингтона и Ли, но не смею настаивать, хотя и думаю об этом». «В его повадках столько воинского достоинства, что его можно отличить среди десяти тысяч людей и назвать полководцем и солдатом. Любой король в Европе выглядел бы рядом с ним лакеем», — писал о Вашингтоне делегат от Пенсильвании Бенджамин Раш. Виргинца, который на Первом Конгрессе в общем и целом держался в тени, теперь включили в девять комитетов и советовались с ним по любому поводу. Некоторые из этих комитетов занимались чисто военными вопросами, например организацией обороны Нью-Йорка, другие — экономическими, требовавшими специальных познаний, в том числе изучали возможность печатать новые американские деньги. Каждый день Вашингтон обедал в городской таверне в обществе восьми других делегатов, всегда разных, чтобы расширить круг знакомств — и увеличить число почитателей.
Как и в прошлый раз, резко обозначилось соперничество между бостонцами, претендовавшими на главенство, и виргинцами. Председателем Конгресса снова единогласно избрали Пейтона Рэндольфа, однако 24 мая ему пришлось вернуться в Виргинию, где открывалась сессия местного собрания. Освободившееся место занял Джон Хэнкок из Массачусетса, но очень скоро должность председателя перестала казаться синекурой.
В самый день открытия Конгресса небольшой отряд ополченцев под командованием Этана Аллена и примчавшегося к нему на подмогу полковника Бенедикта Арнольда захватил форт Тикондерога в Квебеке, разоружив британский гарнизон и разграбив его имущество. На следующий день был захвачен соседний форт Краун-Пойнт, а через неделю Арнольд, прихватив с собой 50 человек, дерзко напал на форт Сен-Жан на реке Ришелье, завладев военным снаряжением, пушками и самым большим военным кораблем на озере Шамплейн. (Арнольд с Алленом соревновались в удали, каждый желал урвать побольше военных лавров.) В результате части британской армии, расквартированные в Северном и Южном Квебеке, утратили связь между собой. В распоряжении губернатора Гая Карлтона, отправившего ранее целых два полка в Бостон, оставалось всего около восьмисот солдат. Попытки вооружить местное население не увенчались успехом: ни франко-, ни англоговорящие жители Квебека не хотели ввязываться в конфликт. Зато индейцы с радостью предложили свои услуги, но от них пришлось отказаться: Карлтон опасался набегов на мирных жителей под видом военных действий.
Новости из Квебека были восприняты в Филадельфии неоднозначно. Одни делегаты требовали вернуть Тикондерогу Великобритании и «восстановить гармонию». Северяне протестовали, считая, что форт нужен для обороны от британского вторжения со стороны Канады. Вашингтон на словах примкнул к сторонникам мирного урегулирования. Однако 25 мая в бостонский порт вошел 32-пушечный фрегат «Цербер» и на берег сошли три главных полководца британской армии — Джон Бургойн, Генри Клинтон и Уильям Хоу.
Они еще ничего не знали о том, что здесь творится. Первые известия о сражениях при Лексингтоне и Конкорде достигли Лондона только в конце мая, когда парламент уже разошелся на летние каникулы и его члены выезжали из столицы в свои загородные имения. Даже самим американцам еще было трудно разобраться в событиях и занять определенную позицию. Вашингтон, который, по своему обыкновению, подробно расспросил всех свидетелей и тех, кто имел непосредственное отношение к событиям памятной ночи, только 31 мая написал о них Джорджу Уильяму Фэрфаксу, в Англию. «С прискорбием приходится говорить о том, что брат вонзил свой меч в грудь брата и что прежде счастливые и мирные долины Америки должны теперь либо пропитаться кровью, либо стать обиталищем рабов, — заключал он. — Печальная альтернатива! Но может ли добродетельный человек колебаться, стоя перед таким выбором?»
Чтобы завоевать свободу, нужны были войска, а Континентальная армия, для которой Конгресс распорядился в начале июня закупить порох, состояла исключительно из милиционных сил Новой Англии. Во главе их находился Артемас Уорд — лавочник из Шрусбери (Массачусетс); язвительный Чарлз Ли охарактеризовал его как «старого толстого джентльмена, бывшего хорошим церковным старостой». 13 июня руководство колониальных сил, осаждавших Бостон, проведало о планах британского командования вывести войска из города и занять окрестные возвышенности. 1200 солдат под командованием Уильяма Прескотта незаметно заняли Банкер-Хилл и Бридс-Хилл и принялись строить укрепления. На следующий день Конгресс разрешил десяти ротам из Пенсильвании, Мэриленда и Виргинии прибыть на север для подкрепления. Предстояло создать действительно общеамериканскую армию, объединявшую северян и южан, и ей требовался главнокомандующий, который упрочил бы это единство.
