В пятницу 8 марта четыре человека под белым флагом пересекли линию фронта на перешейке и передали «мятежникам» неподписанное письмо, в котором говорилось, что генерал Хоу не намерен разрушать город, если только войскам, находящимся под его командованием, дадут спокойно его покинуть. Письмо не было адресовано Вашингтону, хотя явно предназначалось ему, поэтому ответа не последовало.
Той же ночью патриоты перебрались на второй из Дорчестерских холмов, всего в четверти мили от британских позиций, и Хоу отдал приказ о жестокой бомбардировке, продолжавшейся всю ночь. По высотам выпустили 700 ядер; одним из них убило четырех человек, но это оказалась единственная потеря.
В это время Вашингтон был поглощен другим делом, которое не казалось ему несвоевременным: в приказе от 11 марта он повелел командирам каждого полка отобрать по четыре человека для личной охраны главнокомандующего. Требования выдвигались следующие: «рост от пяти футов восьми дюймов до пяти футов десяти дюймов; приятной наружности и хорошо сложенные», а главное — опрятные и чисто одетые. Кроме того, эти люди должны быть «трезвыми, молодыми, деятельными», быть местными уроженцами, иметь в стране семейные связи и обладать здесь собственностью. (Вашингтон уже имел возможность заметить, что многие солдаты из пришлых перекинулись на сторону британцев за более щедрое вознаграждение.) Свою охрану Вашингтон нарядил в синие мундиры со вставками из бычьей кожи и круглые шляпы с синими и белыми перьями и полосками медвежьего меха (шляпам он придавал большое значение). Решающее сражение было не за горами, и если главнокомандующий не боялся смерти в бою, риск его похищения лазутчиками противника был велик (он и сам подумывал о том, чтобы выкрасть кое-кого из британских генералов), а такой ход мог поставить под угрозу исход всего предприятия.
Тем временем в Бостоне солдаты запаивали пушки и сбрасывали в воду бочонки с порохом, мешки с сахаром и солью, бочки с мукой, для которых не нашлось места на кораблях, чтобы они не достались врагу. По всей поверхности гавани плавали обломки мебели, повозок, фургонов, даже элегантной кареты командующего; волны выбрасывали их на берег. Хоу распорядился уничтожить все запасы полотна и шерстяные изделия, которые могли быть использованы мятежниками. Солдаты ходили по домам, чтобы проследить за исполнением приказа, и попутно занимались мародерством. Толпы отчаявшихся лоялистов брали штурмом переполненные корабли; некоторые падали в ледяную воду и тонули. «Один-два сделали то, что многие другие должны бы сделать уже давно — покончили с собой, — писал Вашингтон брату Джеку. — Во всяком случае, на свете еще не было более жалких существ, чем эти злобные твари, которым вдолбили, что мощь Великобритании устоит под любым напором».
Корабли были готовы к отплытию уже 15 марта, но ветер дул с моря. Только два дня спустя, в воскресенье, в День святого Патрика, ветер переменился на благоприятный. В четыре часа утра, когда было еще совсем темно, более восьми тысяч солдат маршировали по узким улицам Бостона, словно на параде. Солнце встало около семи; на кораблях начали поднимать паруса; к девяти отправились в путь. Под радостные крики патриотов из Бостонской гавани вышли 120 кораблей, растянувшись на девять миль; они увозили из города почти девять тысяч солдат и больше двух тысяч гражданских. Из Бостона через перешеек побежали мальчишки — разнести весть о том, что «лобстеры» наконец-то ушли.
Пока они не скрылись из глаз, Вашингтон не мог позволить себе ликовать вместе со всеми и тем более похваляться победой: а вдруг часть неприятельских войск тайно сойдет на берег, переодевшись в штатское? А вдруг в Бостоне ждет засада? Стараясь всё предусмотреть, он проследил, чтобы каждый из первых пятисот американских солдат, которым предстояло войти в Бостон, был привит от оспы. Части шли под барабанный бой, с развевающимися знаменами. Во главе их торжественно ехал верхом Артемас Уорд, которому Вашингтон великодушно уступил пальму первенства. Сам он остался в Кембридже и присутствовал на воскресной службе. Капеллан артиллерийского полка Генри Нокса преподобный Эбиел Леонард из Коннектикута избрал темой проповеди «Исход»: «…и отнял колеса у колесниц их, так что они влекли их с трудом. И сказали Египтяне: побежим от Израильтян, потому что Господь поборает за них против Египтян» (Исх. 14:25).
Главнокомандующий вступил в город 18 марта 1766 года, почти незаметно (Марта, не привитая от оспы, не могла его сопровождать), и профессиональным взглядом военного принялся изучать городские укрепления. Конечно, Бостон сильно пострадал: некоторые здания были разрушены до основания, церкви разворочены, склады опустошены, стекла выбиты, но в целом его состояние было не настолько плачевным, как он ожидал. Генерал мог лишь возблагодарить Бога, ниспославшего шторм: британские укрепления были «потрясающе крепки… практически неприступны, каждая улица укреплена». Вашингтон набрел на дом Джона Хэнкока (который во время осады занимал генерал Джеймс Грант) и обнаружил, что мебель в приличном состоянии, а на стенах по-прежнему висят семейные портреты маслом, о чем и поспешил уведомить владельца. Другие богатые дома стояли с разбитыми окнами, поломанной мебелью, разорванными книгами. В спешке британцы побросали кучу добра: 30 пушек, три тысячи одеял, пять тысяч бушелей пшеницы, тысячу бушелей бобов, 10 тонн сена, 35 тысяч футов досок — не было только говядины, пороха и твердой валюты. Подсчетом трофеев занялся Томас Миффлин, назначенный главным квартирмейстером.
Заботясь о доброй славе своей армии, Вашингтон пригрозил мародерам суровой карой и строго-настрого запретил солдатам и офицерам дурно обращаться с жителями Бостона, заподозренными в сочувствии к британским властям. Он даже совершил символический жест — вернул подаренного ему коня, когда узнал, что тот был взят из конюшни сбежавшего тори, «заклятого врага Америки».
Двадцатого марта Вашингтон временно передал командование городом Натанаэлю Грину, а сам вернулся в Кембридж, чтобы продумать следующие шаги. Уверенный в том, что Хоу поплывет в Нью-Йорк, он уже отправил туда пять полков, но перебрасывать всю армию было бы неосмотрительно: вдруг это уловка?
Вечером того же дня Бостон и всё южное побережье содрогнулись от чудовищного взрыва: британские инженеры Монтрезор и Робертсон разрушили форт Касл Уильям.
Между тем истинных намерений Хоу не знал никто. Пассажиры кораблей томились в неизвестности. Наконец 27 марта флот, простоявший неделю на якоре в небольшой гавани, взял курс в открытое море, но направился не в Нью-Йорк, а в Галифакс.
«Славой и успехами нашего оружия, изгнавшего значительную часть британской армии из одной из мощнейших крепостей в Америке, мы обязаны, по воле Божией, мудрости, твердости, бесстрашию и военному гению нашего замечательного и обожаемого генерала, его превосходительства Джорджа Вашингтона, эсквайра; упорству, навыкам и храбрости других наших достойных генералов и армейских офицеров и отваге и геройству наших солдат», — писала газета «Ивнинг пост» 30 марта. Конгресс приказал отчеканить золотую медаль в честь Вашингтона, на которой он был изображен со своими генералами на Дорчестерских высотах. «Бескорыстие и патриотизм, приведшие Вас на поле брани, привели Вас к славе», — говорилось в официальном поздравлении. «Под Вашим руководством недисциплинированная толпа землепашцев за несколько месяцев превратилась в солдат», — писал ему Хэнкок. Согласившись с этим, Вашингтон всё же счел нужным добавить, что «именно их храбрости и верности своему долгу я обязан успехом, единственной наградой за который хотел бы иметь любовь и уважение моих сограждан».
