В это время Горацио Гейтс, решивший увенчать себя лаврами победителя британцев, выступил во главе четырех тысяч солдат (преимущественно ополченцев) в Южную Каролину. Уверенный в собственной непогрешимости, он допустил несколько просчетов, оторвавшись от обоза и слишком сильно углубившись в края, где преобладали лоялисты. В войсках не хватало провианта и свежей воды, началась эпидемия дизентерии. И вот эту армию Гейтс вывел на рассвете 16 августа, близ Камдена, против закаленных в бою солдат Корнуоллиса.
Уже первый залп британцев проделал значительную брешь в рядах ополченцев. После этого англичане перешли в штыковую атаку. У американцев не было штыков, они в панике бросились бежать; только одна рота хотя бы выстрелила один раз, прежде чем обратиться в бегство. В мгновение ока весь левый флаг американцев испарился; виргинцы бежали так быстро, что потеряли убитыми всего трех человек; генерал Гейтс унесся вместе с ними, успев лишь приказать де Кальбу, командовавшему правым флангом из мэрилендцев и делавэрцев, атаковать англичан. Тот отбил две атаки и перешел в контрнаступление, смяв ряды неприятеля. Тогда Корнуоллис лично прискакал на свой левый фланг и остановил отступление. Вместо того чтобы преследовать бегущих ополченцев, англичане стали планомерно уничтожать тех, кто сопротивлялся. Теперь американцев было 800 человек против двух тысяч; Корнуоллис бросил на них кавалерию «кровавого Тарлтона».
Под де Кальбом убили коня; прежде чем он смог встать на ноги, в него трижды выстрелили, а потом искололи штыками. Его друг шевалье дю Бюиссон, пытавшийся заслонить его своим телом, принял на себя часть ударов и был серьезно ранен. Корнуоллис прислал собственного хирурга осмотреть раны де Кальба, но тот сказал: «Благодарю вас, сэр, за ваше великодушное сочувствие, но я умру смертью, о которой всегда молил Бога: смертью солдата, сражающегося за права человека». Он скончался три дня спустя, пятидесяти девяти лет, и был похоронен в Камдене.
Конница Тарлтона гналась за американцами еще 20 миль (32 километра); около девятисот человек были убиты, еще тысяча — взяты в плен. Гейтс же проскакал, не останавливаясь, 60 миль (97 километров) до Шарлотты, Северная Каролина, но и там надолго не задержался. Лишь оставив между собой и Корнуоллисом безопасное расстояние в 180 миль, он написал спокойное донесение Конгрессу. «180 миль за три с половиной дня! Этот человек необычайно подвижен для своего возраста», — веселился Александр Гамильтон. Конечно, окружению Вашингтона казалось дикостью, что генерал испугался и сбежал, бросив армию.
Но Вашингтону было не до смеха: после поражения Гейтса британцы стали хозяевами Джорджии, Южной и Северной Каролины, непосредственно угрожая его родной Виргинии. Лорд Корнуоллис казался непобедимым. Не заостряя внимания на трусости генерала, Вашингтон в письме председателю Конгресса делал акцент на недостатках ополчения: «Никакая милиционная армия никогда не приобретет необходимых навыков, чтобы противостоять регулярным силам… Твердости, потребной для настоящего боя, можно достичь лишь постоянно поддерживаемой дисциплиной и службой». В начале сентября он сам отослал по домам 400 ополченцев, чтобы зря хлеб не ели.
Конгресс отстранил Гейтса от командования и смиренно просил Вашингтона назначить его преемника. Главнокомандующий рекомендовал Натанаэля Грина. Рассказывают, что тот сначала отказывался, считая, что не справится: «Нокс — вот человек для столь сложного предприятия. Все препятствия перед ним исчезают. Его возможности безграничны». «Верно, — якобы ответил на это Вашингтон, — потому-то я и не хочу с ним разлучаться». Он всё еще не отказался от планов захватить Нью-Йорк.
В середине сентября 1780 года, взяв с собой Нокса, Гамильтона и Лафайета, а также свиту из двадцати двух всадников, Вашингтон наконец-то отправился на встречу с Рошамбо и Тернэ. Местом для нее был выбран Хартфорд в Коннектикуте, равноудаленный от обеих армий. Перед тем как отправиться в путь, Вашингтон известил Арнольда, что поедет через долину Гудзона, подчеркнув, что поездка должна остаться в тайне.
Еще раньше он поручил Арнольду укрепить оборонительные сооружения Вест-Пойнта. Тот развел бурную деятельность; везде что-то рыли и перекапывали. Похвалив его, Вашингтон с ним пообедал и пообещал осмотреть всё как следует на обратном пути. Он не знал, что Арнольд сообщил британцам весь его маршрут, и лишь задержка его письма в пути предотвратила похищение главнокомандующего неприятелем.
Хартфорд тогда был скромной деревушкой в одну улицу, идущую вдоль реки Коннектикут. При приближении Вашингтона французы дали 13 выстрелов из пушки, а местные жители кричали «виват!». Вашингтон и Рошамбо впервые увидели друг друга. Коренастый и коротконогий француз прослужил в армии 37 лет; его правую бровь рассекал шрам от штыка, шедший к виску, и он припадал на одну ногу — последствие ранения 1747 года. С американским «начальником» он держался довольно учтиво, даже любезно, но временами крутой нрав старого вояки, считавшего, что он окружен дураками и мерзавцами, давал о себе знать. Вероятно, по контрасту с ним высокий, статный, тактичный Вашингтон сразу очаровал французов.
«Нам не терпелось увидеть героя свободы, — вспоминал граф де Дюма. — Его достойное обращение, простота манер и спокойная серьезность превзошли все ожидания и завоевали все сердца». Граф Аксель фон Ферзен нашел Вашингтона «красивым и величественным», но заметил, что «тень печали ложилась на его лицо, довольно приятное, что делало его интересным».
Начались переговоры; Лафайет выступал в роли переводчика. Очень скоро стало понятно, что совместная военная операция — дело далекого будущего. Хотя на словах Рошамбо не возражал против планов Вашингтона отбить у англичан Нью-Йорк, но настаивал на том, чтобы дождаться подкрепления из Франции: кораблей маловато.
На второй день Вашингтон понял, что ни к какому положительному результату они не придут, и собрался уезжать. Граф де Дюма проводил его до ближайшего городка. «Мы прибыли туда к ночи; обыватели сбежались со всех окрестностей, нас окружила толпа детей с факелами, подхватывающих приветственные возгласы горожан; все желали приблизиться к человеку, которого они называли своим отцом; они подступили так тесно, что нам нельзя было проехать. Генерал Вашингтон был очень тронут, он остановился на несколько минут и, пожимая мне руку, сказал: „Мы можем быть разбиты англичанами, это превратности войны; но вот армия, которую им никогда не победить“».
Двадцать третьего сентября трое патрульных из числа ополченцев задержали в графстве Уэстчестер, близ Нью-Йорка, подозрительного штатского в пурпурной куртке с золотым галуном и бобровой шапке. Обыскав его, нашли в сапоге какие-то бумаги, свернутые в тугую трубку, и письмо: «Пропуск г-ну Джону Андерсону для прохождения через посты в Уайт-Плейнс или далее, по его выбору. Он следует по государственному делу согласно моему распоряжению. Бенедикт Арнольд». Солдаты всё-таки решили отвести его к командиру, а когда этот франт предложил им денег, чтобы его отпустили, окончательно утратили к нему доверие. Повертев в руках бумаги, подполковник Джон Джеймсон решил, несмотря на протесты задержанного, переправить их вместе с пропуском к Вашингтону: пусть начальство разбирается.
